Чеченская литература 1950-1980-х годов В начале 1944 года весь чеченский народ подвергся сталинской репрессии, был депортирован в Среднюю Азию и Казахстан. Развитие литературы и искусства народа было приостановлено. И все же пути ее развития во второй половине 50-х - конце 80-х

Парадоксы советской эпохи: библейские фразеологизмы на службе коммунистической идеологии Известно, что в советские времена (не столь уж давние) атеистическая пропаганда играла весьма важную роль в жизни нашего социалистического общества. Борьба с религией, которую

Константин Богданов (Санкт-Петербург) От первоэлементов Н. Я. Марра к мичуринским яблокам Рациональность и абсурд в советской науке 1920-1950-х гг Задаваясь вопросом о том, можно ли считать слово целостным и конкретным объектом лингвистики, Фердинанд де Соссюр отвечал на

Александр Павлов «ВИДЕОДРОМ»: ФОРМИРОВАНИЕ ВИДЕОКУЛЬТУРЫ В СОВЕТСКОЙ РОССИИ В 1980-1990-е ГОДЫ Проникновение в (пост)советскую Россию видео является на сегодняшний день одной из самых любопытных, но и самых неизученных проблем культурной и социальной истории России.

Высотные здания советской эпохи Здание Министерства иностранных дел РФ Москва Здание Министерства иностранных дел считается одним из лучших московских высотных зданий. Оно входит в перечень сталинских высоток, и строилось с 1948 по 1953 годы по проекту архитекторов В. Г.

Цели:

Тип урока:

Вид урока: лекция с элементами анализа.

Методические приёмы:

Прогнозируемый результат:

Оборудование

Ход урока

I. Организационный этап.

II. Мотивация учебной деятельности. Целеполагание.

1. Слово преподавателя.

• Что вы знаете о периоде «оттепели» в истории России?

Литература всегда была отражением жизни. Понаблюдаем, какие изменения происходят в литературе второй половины ХХ века.

В 1956 году вышел в свет первый альманах «День поэзии». В его заглавии - название поэтического праздника, ставшего ежегодным в этот день по всей стране читали стихи, поэты выходили на импровизированные сцены площадей и стадионов. Страна жила поэзией. А поэзия спешила доказать, что прозаической серой повседневности не существует, что ежедневный мир прекрасен, если в него всмотреться с доверием и полюбить.

Поэтическое эхо раскатилось по стране. Искренность стала девизом и призывом того поэтического момента. После глухих сталинских десятилетий поэзия отражала обновление исторического порядка как возвращение к законам природы, прозрачным и ясным.

2. Обсуждение темы и целей урока.

Литературные объединения и направления в поэзии 1950-1980-х годов.

В 1950-е годы творческим оживлением отмечено развитие русской поэзии. Творчество поэтов старшего поколения было посвящено осмыслению «нравственного опыта эпохи» (О.Берггольц). В своих стихах Н.Асеев, А.Ахматова, Б.Пастернак,

А.Твардовский, Н.Заболоцкий, В. Луговской, М.Светлов и другие в философском ключе размышляли над проблемами и недавнего прошлого, и современности. В эти годы активно развивались жанры гражданской, философской, медитативной и любовной лирики, различные лиро-эпические формы .

Фронтовая лирика

К «вечным» темам обратились в своем творчестве поэты фронтового поколения , стремившиеся выразить собственное видение войны и человека на войне. Одним из сквозных мотивом поэзии фронтовиков была тема памяти . Для С. Гудзенко, Б. Слуцкого, С.Наровчатова, А.Межирова, Ю.Друниной и других. Великая Отечественная война навсегда осталась главным мерилом чести и совести.

Все грущу о шинели,

Вижу дымные сны, -

Нет, меня не сумели

Возвратить из Войны.

<...>

И куда же мне деться?

Друг убит на войне.

А замолкшее сердце

Стало биться во мне.

(Ю.Друнина, «Все грущу о шинели...»)

• Сообщение. Творчество Юлии Друниной (1924-1991)

Юлия Владимировна Друнина родилась в 1924 году, а в 1989 году вышел в свет двухтомник произведений Ю. Друниной, в котором была опубликована ее автобиография. Шестьдесят одна страница – и почти вся жизнь - судьба, опаленная войной. Эта война протянулась для Ю. Друниной на всю жизнь, стала мерилом всех человеческих ценностей.

Юлия Друнина принадлежит к поколению, юность которого прошла испытание на зрелость на фронтовых дорогах Великой Отечественной войны. 17-летней выпускницей одной из московский школ она, как и многие её сверстники, в 1941 году добровольно ушла на фронт бойцом санитарного взвода.

В стихах Юлии Друниной все громче и громче начинает звучать ностальгия по романтике гражданской войны:

Эх, деньки горячие уплыли,

Не вернуться вновь.

Помню, как алела в былой пыли

Молодая кровь.

В этих словах – детская жажда подвига, которая жила и в юной поэтессе, и во многих ее сверстниках. Судьбу Юлии Друниной можно назвать одновременно и счастливой и трагической. Трагической - потому что ее юные годы черной полосой перечеркнула война, счастливой - потому что ей удалось выжить и даже стать известной поэтессой, чьи стихи поистине «взрывают время» и показывают нам, поколению совершенно далекому от событий Великой Отечественной войны, тяготы военного лихолетья. Юлия Друнина стала свидетелем войны с первых ее дней.

Десятиклассницей она начала свой путь по дорогам Великой Отечественной войны. Первый шаг к фронту был сделан в госпитале, где она работала, по совету отца, санитаркой; затем обучалась в Хабаровской школе младших авиаспециалистов, где получила первую премию за литературную композицию. И, наконец, в звании третьего санинспектора в 1943 году ее направили на Белорусский фронт. По пути на вокзал крутились строки: «Нет, это не заслуга, а удача – стать девушке солдатом на войне…», которые через некоторое время вылились в стихотворение:

Нет, это не заслуга, а удача –

Стать девушке солдатом на войне,

Когда б сложилась жизнь моя иначе,

Как в День Победы стыдно было б мне!...

Друнина видела, как гибли молодые ребята, которым не было еще и двадцати лет. В одном из стихотворений она приводит статистические данные: «По статистике, среди фронтовиков 1922, 1923 и 1924 годов рождения к концу войны в живых осталось три процента».

Судьба хранила поэта. В боевых окопах перенесла она болезнь легких. В результате физического истощения, Друнина попала в тыловой эвакогоспиталь Горьковской области. Там впервые за все время войны ей снова захотелось писать стихи…

Но трудности ее не остановили. Вместе с дивизией народного ополчения, которая тут же рыла окопы, Юлия ушла на фронт. Позднее поэтесса напишет: «Обо всем, что можно назвать романтикой войны, я пишу всю жизнь – в стихах. А вот прозаические детали в стихи не лезут. Да и не хотелось раньше их вспоминать. Теперь вспоминать я все могу почти спокойно и, даже, с некоторым юмором».

Мотив ухода из детства в ужас войны будет звучать и поздних стихах поэтессы, словно и спустя десятилетия она не вернулась с «кровавых полей». Друнина была медсестрой не где-нибудь в тыловом госпитале, а на передовой, в самом пекле. На хрупких девичьих плечах было вынесено немало раненных солдат из-под огня. Она подвергалась смертельной опасности, да и тащить на себе раненного - труд тяжкий:

Четверть роты уже скосило…

Распростертая на снегу,

Плачет девочка от бессилья,

Задыхается: «Не могу!»

Тяжеленный попался малый,

Сил тащить его больше нет…

(Санитарочке той усталой

Восемнадцать сравнялось лет).

Естественность, «непридуманность» стихов поэтессы проявляется в отчетливой связи произведений Друниной с реальными событиями и лицами. Таково стихотворение «Зинка» – едва ли не лучшее в творчестве Юлии Друниной, посвящённое Зинаиде Самсоновой – фронтовой подруге поэтессы, впоследствии – Герою Советского Союза, девушке, о которой ходили легенды.

«Судьбу поэтов моего поколения можно назвать одновременно и трагической, и счастливой. Трагической потому, что в наше отрочество, в наши дома и в наши такие еще не защищенные, такие ранимые души ворвалась война, неся смерть, страдание, разрушение. Счастливой потому, что, бросив нас в самую гущу народной трагедии, война сделала гражданскими даже самые интимные наши стихи. Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые».

Друнина никогда не ходила по редакциям, не требовала ничего, но ее стихи всегда были одними из самых читаемых и любимых. В 1947 году вышел первый сборник под названием «В солдатской шинели». В него вошли стихи, написанные за годы фронтовой и послевоенной жизни.

Конец жизни Юлии Владимировны полон трагизма. Она могла тысячу раз погибнуть на войне, а ушла из жизни по своей воле, 21 сентября 1991 в Москве. Израненная войной, она не смогла пережить ещё одной трагедии страны – трагедии эпохи перемен. Сборник «Судный час» вышел посмертно.

Своей поэзии Юлия Друнина не изменяла, поэтому, может быть, в этом трагичность судьбы поэтессы. Стихи Ю. Друниной точны и лаконичны, лиричны и конкретны, они покоряют меня своей правдой, неповторимостью, своей искренностью и художественной красотой – в них вся Юлия Друнина, которой она была в жизни.

• Чтение и анализ стихотворений.

Юлия Друнина. Памяти однополчанки –Героя Советского Союза Зины Самсоновой.

Мы легли у разбитой ели,

Ждём, когда же начнёт светлеть.

Под шинелью вдвоём теплее

На продрогшей, гнилой земле.

Знаешь, Юлька,

я – не против грусти,

Но сегодня она – не в счёт.

Дома, в яблочном захолустье,

Мама, мамка моя живёт.

У тебя есть друзья, любимый,

у меня – лишь она одна.

За порогом бурлит весна.

Старой кажется: каждый кустик

Беспокойную дочку ждёт…

Знаешь, Юлька, я – против грусти,

Но сегодня она – не в счёт.

Отогрелись мы еле-еле,

Вдруг – приказ:

«Выступать вперёд!»

Снова рядом в сырой шинели

Светлокосый солдат идёт.

С каждым днём становилось горше.

Шли без митингов и знамён.

В окруженье попал под Оршей

Наш потрёпанный батальон.

Зинка нас повела в атаку,

Мы пробились по чёрной ржи,

По воронкам и буеракам,

Через смертные рубежи.

Мы не ждали посмертной славы.

Мы хотели со славой жить.

…Почему же в бинтах кровавых

Светлокосый солдат лежит?

Её тело своей шинелью

Укрывала я, зубы сжав,

Белорусские ветры пели

О рязанских глухих садах.

…Знаешь, Зинка, я –

против грусти,

Но сегодня она – не в счёт.

Где-то, в яблочном захолустье,

Мама, мамка твоя живёт.

У меня есть друзья, любимый,

У неё ты была одна.

Пахнет в хате квашнёй и дымом,

За порогом бурлит весна.

И старушка в цветастом платье

У иконы свечу зажгла.

…Я не знаю, как написать ей,

Чтоб тебя она не ждала.

· Анализ текста:

Какие чувства вызывает стихотворение? (Буря чувств: и сострадание, и сожаление, и негодование. Описать их достаточно сложно).

Какими автор показывает бойцов в минуты затишья? (Девчонки-подружки, которым интересно поболтать обо всём на свете. Это вовсе не герои, а обыкновенные люди, вчерашние школьницы. Автор не случайно выбирает совершенно не характерную для стихотворений форму – диалог, во время которого девчонки изливают друг другу душу, говорят о самом сокровенном. Наверное, можно даже сказать, что присутствует некий исповедальный мотив).

О чём говорят девчонки? Из каких деталей складывается образ малой родины? Как думаете, с какими чувствами героиня говорит о доме? (Малая родина живёт в душе каждого солдата:

близкие люди: мама, мамка, друзья, любимый;

родные просторы: яблочное захолустье, весна за порогом, дом, кустики;

запахи дома, тепла и уюта: квашня, т.е. свежеиспечённый хлеб, дым, т.е. русская печь. Ощущение чего-то родного, бесконечно близкого, всеобъемлющей любви и нежности, с одной стороны. А с другой - грусть, тоска по дому).

I часть стихотворения можно дополнительно разделить. Как? (Затишье – разговор подруг – военные будни. На протяжении I части даже ритм меняется несколько раз: от напевного до чеканного)

От чего, с вашей точки зрения, зависит подбор эпитетов в I части? (От ритма, заданного автором:

затишье – разбитая ель; гнилая, продрогшая земля;

разговор подруг – яблочное захолустье, беспокойная дочка;

военные будни – сырая шинель, светлокосый солдат – какое страшное сочетание!)

Последняя строфа является связующей между I и II частями.

Какие события нашли отражение во II части? Какие чувства они вызывают? Подтвердите ответ словами-опорами.

(Окружение – атака – бой - гибель Зинки. Окружение – с каждым днём становилось горше – ощущение близости смерти, чего-то неотвратимого, страшного, «потрёпанный батальон» - чувство безысходности; «шли без митингов и знамён» - без энтузиазма, с поникшей головой; атака: «мы хотели жить» - стремление выжить; гибель Зинки: «кровавые бинты», «её тело», «укрывала, зубы сжав» - боль от потери близкого человека. Война – всегда трагедия).

Какие эпитеты помогают осознать горечь происходящего? (Потрёпанный батальон, чёрная рожь, смертные рубежи, кровавые бинты, посмертная слава. Какие страшные слова!)

Найдите во II строфе наиболее часто встречающийся звук. Что даёт этот приём?

([р] – имитация грохота боя – ужас происходящего)

Почему «яблочное захолустье» меняется на «рязанские глухие сады»? (Переход к III части; словно даже природа тоскует о смерти молодой, красивой, талантливой девушки).

Как, с вашей точки зрения, меняется настроение по сравнению с I частью, хотя слова употребляются практически одни и те же? (Если в I части даже грусть светла, то в III она сродни безысходной тоске. Возникает ощущение коварства и трагичности жизни в военное время. Меняется и форма по сравнению с I частью – монолог, обращённый к погибшей подруге и самой себе).

Каким предстаёт образ матери? (Типичный образ матери, молящейся о своём ребёнке, просящей заступничества высших сил. Возможно, образ родины, ведущей к победе. Символично упоминание зажжённой свечи – огонёк надежды).

Докажите тестом, что война отнимает у людей самое дорогое. (Душевная боль героини подчёркивается недосказанностью – употребление многоточия; восклицательно-вопросительным предложением. Страшно, когда родителям приходится хоронить детей).

Если бы у вас появилась возможность задать автору вопросы, о чём бы вы её спросили?

Как могли бы сложится судьбы подруг, если бы не было войны?

Эстрадная лирика

В 1950-е годы в литературу вошло и поколение поэтов, чья юность пришлась на послевоенное время. Стихи популярных в годы «оттепели» Е. Евтушенко, Р. Рождественского, А. Вознесенского были ориентированы на ораторскую традицию . Их творчество носило зачастую публицистический характер , в целом же в своих произведениях молодые поэты, с одной стороны, выражали собственное отношение к злободневным вопросам времени, а с другой - говорили с современником о сокровенном .

ломавшееся время закричало,

и время было мной,

и я был им,

и что за важность,

кто был кем сначала.

<.„>

Какой я Северянин, дураки!

Слабы, конечно, были мои кости,

но на лице моем сквозь желваки

прорезывался грозно Маяковский.

И, золотая вся от удальства,

дыша пшеничной ширью полевою,

Есенина шальная голова

всходила над моею головою.

(Е.Евтушенко, «Эстрада», 1966)

Именно этих поэтов современники называли «эстрадниками» . Годы «оттепели» были отмечены настоящим поэтическим бумом: стихи читали, записывали, заучивали наизусть. Поэты собирали спортивные, концертные, театральные залы в Москве,

Ленинграде и других городах страны. «Эстрадники» же впоследствии

былиназваны «шестидесятниками».

· Сообщение. Поэзия Роберта Рождественского(1932-1994)

Голос Роберта Рождественского был услышан сразу, едва только журнал
«Октябрь» опубликовал в 1955 году его юношескую поэму «Моя любовь». Молодой поэт внятно и просто заговорил о вещах, близких многим. Подкупала доверчивая, открытая интонация этого голоса, естественный демократизм и гражданская наполненность лирического высказывания, когда личное неизменно стремилось слиться с судьбами времени, страны, народа.

Рождественский выбрал наиболее трудный для поэта путь - лирической публицистики. В его стихах время открыто заявило о себе как часть исторического. Кровные связи настоящего с прошлым и будущим здесь не просто ощущаются, растворяясь в самой атмосфере произведения, они называются, подчеркиваются, на них ставится ударение. Лирический герой полностью сливается с личностью автора и в то же время постоянно воспринимает себя частью общего целого, сознательно стремясь выразить главные духовные запросы, опыт, порыв в будущее своих сверстников, товарищей по судьбе. Трезвое знание, чувство личной ответственности за все худое и доброе, творящееся на родной земле, руководит поэтом. Зрелая вера наполняет его, вера в обыкновенных работящих людей, живущих рядом, истинных творцов истории, к которой поэт нередко обращается и от их имени.

Характерное свойство поэзии Рождественского - постоянно пульсирующая современность, живая актуальность вопросов, которые он ставит перед самим собой и перед нами. Эти вопросы, как правило, касаются столь многих людей, что мгновенно находят отклик в самых различных кругах.

Большое место в творчестве Роберта Рождественского занимает любовная лирика. Его герой и здесь целен, как и в других проявлениях своего характера. Все стихи Рождественского о любви наполнены тревожным сердечным движением. Путь к любимой для поэта - всегда непростой путь; это, по существу, поиск смысла жизни, единственного и неповторимого счастья, путь к себе.

Он ничего не скрывает от читателей, он «свой». Простые истины, утверждаемые его поэзией,- добро, совесть, любовь, патриотизм, верность гражданскому долгу, приходят к читателям в оболочке прямого слова, открытой проповеди, которая действительно отсылает наше сознание к периоду собственного детства, когда все мы были в известном смысле более свободны, простодушны и благородны.

Рождественский видит мир крупно, обобщенно: психологические оттенки, точные предметные детали быта, пейзажа хотя и встречаются в его творчестве, но решающей роли не играют. Конкретное здесь едва намечено, оно постоянно готово раствориться в понятии.

· Исследование. Анализ стихотворения Рождественского «На Земле безжалостно маленькой».

На Земле безжалостно маленькой

жил да был человек маленький.

У него была служба маленькая.

И маленький очень портфель.

Получал он зарплату маленькую...

И однажды - прекрасным утром -

постучалась к нему в окошко

небольшая, казалось, война...

Автомат ему выдали маленький.

Сапоги ему выдали маленькие.

Каску выдали маленькую

и маленькую - по размерам - шинель.

...А когда он упал - некрасиво, неправильно,

в атакующем крике вывернув рот,

то на всей земле не хватило мрамора,

чтобы вырубить парня в полный рост!

Стихотворение «На Земле безжалостно маленькой» Роберта Рождественского повествует о судьбе, казалось бы, маленького человека. Жил да был маленький, невзрачный, серенький человечек. У него все было маленькое: маленькая должность в маленькой конторе, маленькая зарплата, маленький портфель и маленькая квартирка, даже, наверное, и не квартирка, а комната в рабочем общежитии или в коммуналке. И был бы этот человек до конца жизни очень маленьким и незаметным, если бы в дверь его дома не постучалась война…

Маленькому человеку в армии все дали такое, какое он привык иметь в довоенной жизни: все привычное, родное, маленькое… Автомат у него был маленький, и шинель у него была маленькая, и фляга с водой - маленькая, маленькие кирзовые сапоги… И задача перед ним ставилась как будто бы маленькая: отстоять участок фронта величиной два метра на два… Но, вот когда он выполнил свой священный долг перед Родиной и народом… когда его убили и он упал в грязь, искривив рот ужасной гримасой боли и смерти… тогда не нашлось в целом мире столько мрамора, чтобы поставить ему монумент на могилу такой величины, какой он заслужил…

Воспевание ратного подвига простого русского солдата - вот главная и единственная тема этого мужественного стихотворения. Данное стихотворение не имеет классической формы. В нем нет изысканных красивых метафор в духе Блока или Гумилева. Но за его формальной простотой скрывается грубая и жестокая правда жизни. Автор показал нам жизнь такой, какая она есть.

Тихая лирика

Противовесом «громкой» поэзии «шестидесятников» во второй половине 1960-х годов стала лирика , названная «тихой». Поэтов этого направления объединяла общность нравственных и эстетических ценностей . Если поэзия «шестидесятников» ориентировалась прежде всего на традиции Маяковского, то «тихая лирика» наследовали традиции философской и пейзажной поэзии Ф.Тютчева, А.Фета, С.Есенина.

К «тихой лирике» относится творчество поэтов Н.Тряпкина, А. Передреева, Н.Рубцова, В.Соколова, С. Куняева и др.

В потемневших лучах горизонта

Я смотрел на окрестности те,

Где узрела душа Ферапонта

Что-то Божье в земной красоте.

И однажды возникло из грезы,

Из молящейся этой души,

Как трава, как вода, как березы,

Диво дивное в русской глуши!

И небесно-земной Дионисий,

Из соседних явившись земель,

Это дивное диво возвысил

До черты, не бывалой досель...

Неподвижно стояли деревья,

И ромашки белели во мгле,

И казалась мне эта деревня

Чем-то самым святым на земле.

(Н.Рубцов, «Ферапонтово», 1970)

Близок к этим поэтам и Ю. Кузнецов, вошедший в литературу в 1960-е годы. По своему пафосу творчество «тихих лириков» близко реалистическому направлению деревенской прозы. Гражданский пафос поэтов - « шестидесятников » и тонкий лиризм «тихих лириков» сочетались в творчестве дагестанского поэта Р.Гамзатова.

С 1950-х годов литературный процесс пополнился жанром авторской песни , который с течением времени стал необычайно популярным. Песенное творчество Б.Окуджавы, А.Галича, Н. Матвеевой, В. Высоцкого, Ю. Визбора и других стало одной из форм преодоления формально-содержательного догматизма, официоза

казенно-патриотической поэзии . Подлинный пик в развитии жанра авторской песни пришелся на 1960-1970-е годы. Внимание поэтов-песенников было сосредоточено на жизни обычного, «маленького», «частного» человека, а в этой жизни есть место и высокой трагедии, и счастью.

Ах, жертва я доверия,

Беды своей родитель!

Вот слышу из-за двери я:

«Укушенный, войдите!»

Вошел: «Мое почтение».

Разделся не спеша.

«Где место укушения?»

Я говорю: «Душа».

Тут в кабинете бывшие

Мне душу теребят:

«Скажите, укусившая

Какая из себя?»

Я говорю: «Обычная,

И рост не с бугая.

Такая симпатичная,

Не думал, что змея».

(Ю. Визбор, «Укушенный», 1982)

· Сообщение. Творчество Булата Окуджавы. (1924-1997)

Песни Булата Окуджавы появились в конце 50-х годов XX века. Если говорить о корнях его творчества, то они, несомненно, лежат в традициях городского романса, в песнях Александра Вертинского, в культуре русской интеллигенции. Но песенная лирика Булата Окуджавы - явление совершенно самобытное, созвучное душевному состоянию его современников.

Поэзия Окуджавы неразрывно связана с музыкой. Его стихи, кажется, так и родились с мелодией: она живет внутри стихотворения, принадлежит ему изначально. Официальная критика не признала Окуджаву, он не вписывался в рамки помпезной советской культуры.

Но, наверное, тот факт, что песни Окуджавы, его стихи знали практически в каждой семье, говорит об истинной цене его творчества. В чем же причина такой феноменальной популярности?

Окуджава создает в своих стихотворениях собственный самобытный художественный мир, утверждает определенную нравственную позицию, а не только искусно передает житейские ситуации, интересные и забавные людские черты. На протяжении всей своей творческой деятельности Окуджава не раз обращается к теме войны.

Все эти стихи Окуджавы не столько о войне, сколько против нее, в них боль и самого поэта, потерявшего многих друзей, близких.

Очень большую часть своего творчества Булат Окуджава посвятил своему любимому городу Москве. Интересно, что цикл стихов о Москве складывался как бы в противовес такому значительному поэтическому и музыкальному явлению времен «развитого социализма», как парадно-бравурное воспевание Москвы советской. Стихи о своем городе у него глубоко личные, негромкие, домашние. Они органично переплетаются с музыкой и великолепно передают дух уютных московских улочек и переулков. Окуджава чувствует себя неразрывно связанным с Москвой. Это город его детства, юности, и самые теплые, нежные слова он посвящает ему.

Окуджава один из первых после долгих лет пуританского ханжества вновь воспел любовь, воспел женщину как святыню, пал перед ней на колени. Окуджава открывал людям глаза на самих себя, его песни, стихи наводили на размышления о вечных ценностях, о сути бытия.

Мир песен Булата Окуджавы необычайно разнообразен, он цветной и полусказочный. Поэт не утратил детский взгляд на окружающий мир, и в то же время это человек, умудренный опытом, прошедший войну. В его творчестве удивительно сочетается и переплетается и то, и другое.

Поэт в своих стихах нередко обращается и к нашей истории. В ней его прежде всего привлекают люди, а не исторические факты. Большая часть его стихов посвящена первой половине девятнадцатого века.

Можно предполагать, что Окуджава чувствует связь между своим временем (оттепель 50-60-х годов) и радикальным временем правления Александра I. Его привлекают люди девятнадцатого столетия, их высокие нравственные поиски, болезненные искания общественной мысли. Кажется, что Окуджава пишет о себе, о своих друзьях, ставя их на место исторических героев.

Поэзия Окуджавы несет в себе огромный заряд доброты, она напоминает нам о милосердии, любви к ближнему, к Родине, к нашей истории, помогает нам верить в лучшее и светлое начало. В его стихах для нас будет всегда звучать «надежды маленький оркестрик…

· Чтение и анализ стихотворения.

ПОЛНОЧНЫЙ ТРОЛЛЕЙБУС

Когда мне невмочь пересилить беду,

когда подступает отчаянье,

я в синий троллейбус сажусь на ходу,

в последний,

в случайный.

Полночный троллейбус, по улице мчи,

верши по бульварам круженье,

чтоб всех подобрать, потерпевших в ночи

крушенье,

крушенье.

Полночный троллейбус, мне дверь отвори!

Я знаю, как в зябкую полночь

твои пассажиры - матросы твои -

приходят

на помощь.

Я с ними не раз уходил от беды,

я к ним прикасался плечами.

Как много, представьте себе, доброты

в молчанье,

в молчанье.

Полночный троллейбус плывет по Москве,

Москва, как река, затухает,

и боль, что скворчонком стучала в виске,

• Как, на ваш взгляд, соотносятся стихотворное, поэтическое и музыкальное начала в этом произведении?
• Можно ли назвать «Полночный троллейбус» лирической балладой? Выделите в тексте детали и приметы намечающегося балладного сюжета и ведущего лирического начала.

Вывод.

Беседу о творчестве Окуджавы хочу закончить словами Юрия Карабчиевского: «Полночный троллейбус» уже не мчится, к обычно, в парк, гонимый усталым и злым водителем, но - в мире Окуджавы - Плывет, как спасательное судно под флагом с красным крестом, «чтоб всех подобрать, потерпевших в ночи крушенье, крушенье»... Надо быть очень цельным и искренним человеком, чтобы суметь просуществовать в таком мире до конца, ни разу не сорвавшись. Потому что зло - оно ведь тут, под боком, и даже ближе, оно лижет со всех сторон непрочные стены доброй Москвы, заплескивается через край и растекается мутными волнами...

Всеобщая безоглядная доброта - вот пафос Булата Окуджавы».

Лианозовская группа

С 1960-х годов в отечественной поэзии возобновились эксперименты авангардистов. Эксперименты в области поэзии объединили различные поэтические группы, прежде всего такие, как Лианозовская группа - одно из первых неформальных творческих объединений второй половины XX века, у истоков которого стояли художники Е. Л. и Л. Е. Кропивницкие, поэты Г. Сапгир, И. Холин и др. У истоков Лианозовской группы стоял поэт и художник Е. Л. Кропивницкий, творческий путь которого начался в 1910-х годах. В группу вошли поэты В. Некрасов, Г. Сапгир, Я.Сатуновский, И.Холин и художники Н. Вечтомов, Л. Е. Кропивницкий (сын Е. Л. Кропивницкого), Л. Мастеркова, В. Немухин, О. Рабин. Поэтов и художников, входивших в Лианозовскую группу, объединяло стремление к наиболее полному самовыражению и к созданию новой поэтики.

И нудно.

Пишите короткие стихи.

В них меньше вздора

И прочесть их можно скоро.

(Е. Л. Кропивницкий, «Совет поэтам», 1965)

Особенности развития поэзии 50-80-х годов. Литературные объединения и направления в поэзии 1950-1980-х годов.

Цели:

1) воспитательная:формирование нравственных основ мировоззрения учащихся;создание условий для вовлечения студентов в активную практическую деятельность;

2) образовательная:знакомство с литературными объединениями и направлениями в поэзии 1950-1980-х годов; формирование представления об особенностях развития поэзии 50-80-х годов;

3) развивающая:развитие навыков анализа поэтического произведения; развитие мыслительно-речевой деятельности, умения анализировать, сравнивать, логически верно излагать мысли.

Тип урока: урок совершенствования знаний, умений, навыков.

Вид урока: лекция с элементами анализа.

Методические приёмы: анализ художественного текста, беседа по вопросам.

Прогнозируемый результат: знать общественную и историческую обстановку периода «оттепели», основные литературные объединения и направления в поэзии 1950-1980-х годов; уметь анализировать поэтический текст.

Оборудование : тетради, сборник стихотворений, компьютер, мультимедиа, презентация.

Ход урока

I. Организационный этап.

В середине 50-х, а особенно в их второй половине и начале 60-х годов поэзия переживала творческий подъем . Непосредственное воз­действие на нее оказало начавшееся преодоление последствий «куль­та личности» И. Сталина, первые выступления против наследия тоталитаризма, командно-административной системы, сложный про­цесс утверждения демократических принципов жизни.

Именно в то время в литературу вступило новое поколение молодых поэтов; поэтическое слово зазвучало на многолюдных вечерах; стали традицией Дни Поэзии, проводившиеся в разных городах, собиравшие многотысячные аудитории не только в Политехническом му­зее и концертных залах, но и во дворцах спорта и на стадионах –

начался своеобразный эстрадный поэтический «бум». Как писал тогда в стихотворении «Что-то новое в мире...» (1954) поэт старшего поколения Леонид Мартынов: «Человечеству хочется песен. / Люди мыслят о лютне, о лире. / Мир без песен неинтересен».

Следует заметить, что особенно велика, более того, приори­тетна была тогда роль поэзии в отражении общественных настроений, в формировании нового общественного сознания, не скованного все­возможными запретами, – в преодолении догматизма и иллюстра­тивности. Жизнь ставила перед литературой и искусством серьезные и острые проблемы. И прежде всего надо отметить возросший интерес к реальным противоречиям, сложным конфликтам и ситуациям, к ана­лизу внутреннего мира человека.

Стремление к жизненной конкретности, достоверности, факту, к раскрытию нравственных ценностей личности, неповторимой и само­бытной человеческой индивидуальности нередко сочеталось с тягой к широте охвата бытия, к масштабности поэтического мышления, с его историзмом и философичностью, а также к утверждению приоритета общечеловеческого содержания литературы и искусства. Важную роль в этих процессах сыграло освоение художественного опыта и традиций отечественной поэтической классики, в частности возвращение в литературу ряда имен крупнейших поэтов XX века: Анны Ахматовой, Сергея Есенина, Осипа Мандельштама, Марины Цветаевой и других.

В середине 50-х годов приметы обновления и подъема отчетливо сказались в творчестве старшего поколения поэтов, по-своему пере­живавших и осмыслявших накопленный за предшествующие десятилетия «нравственный опыт эпохи», как писала Ольга Берггольц. Именно они активно обращаются в стихах к современным событиям и историческому прошлому, тяготеют к философско-поэтическому осмыслению жизни, ее «вечных» тем и вопросов. Характерны в этом плане вышедшие в середине и второй половине десятилетия лирические книги Николая Асеева «Раздумья» (1955), Владимира Луговского «Солнцеворот» (1956), Николая Заболоцкого «Стихотворения» (1967), Михаила Светлова «Горизонт» (1959) и др. Как бы отозвавшись на страстные выступления Ольги Берггольц в защиту «самовыражения» и «Против ликвидации лирики» (так называлась ее статья в дискуссии 1954 г. в «Литературной газете» от 28 октября), в поэзии этих лет произошел своеобразный лирический «взрыв» , сказавшийся и на литературе в целом: появилась «лириче­ская проза», принадлежавшая, кстати, тоже перу поэтов (О. Берггольц, В. Солоухина). В это время интенсивно развиваются жанры социально-философской и медитативной лирики (в широком диапазоне - от оды и элегии до «надписи на книге», сонета и эпиграммы), в том числе лирики природы и любви, а также сюжетно-лирической баллады, стихотворного рассказа и портрета, лирического цикла, многообразные формы лирической и лиро-эпической поэмы.

Обращением к насущным и сложным вопросам жизни, стремле­нием раскрыть глубинную суть событий современности, более при­стальным взглядом на историческое прошлое страны были отмечены новые главы из лирических книг-эпопей А. Твардовского «За да­лью – даль» («Друг детства», «Так это было») и В. Луговского «Середина века» («Москва 1956»). В эти же годы А. Ахматова завершает «Реквием», циклы стихов «Северные элегии», «Шиповник цветет», «Тайны ремесла» и продолжает работу над «Поэмой без героя».

В автобиографической заметке «Коротко о себе», предваряющей вышедший в 1961 г. сборник «Стихотворения (1909–1960)», Анна Андреевна Ахматова (1889–1966) так отзывалась о собственных стихах: «Для меня в них – связь моя с временем, с новой жизнью моего народа. Когда я писала их, я жила теми ритмами, которые звуча­ли в героической истории моей страны». Современница Блока и Маяковского, Мандельштама, Цветаевой и Пастернака, – Ахматова прожила долгую творческую жизнь, была свидетельницей великих и трагических событий XX века. Ее путь к постижению времени был отнюдь не простым и не легким.

В 40-е она вступила на высокой ноте уже написанных к тому времени стихотворений, составивших великое поэтическое творение середины века – поэму-цикл «Реквием». В датированной сентябрем 1945 г., а задуманной еще в эвакуации в Ташкенте пятой элегии из цикла «Северные элегии», она с горечью отмечает: «Меня, как реку, / Жестокая эпоха повернула. / Мне подменили жизнь, в другое русло, / Мимо другого потекла она, / И я своих не знаю берегов». Вместе с тем поэт не отказывается от своей судьбы: «Но если бы оттуда посмотрела Я на свою теперешнюю жизнь, Я б умерла от зависти».

К этому времени ее поэзия заметно обогащается эпическими мо­тивами . Чувство необратимого, закономерного движения истории, связи времен и эпох становится определяющим в ее стихах и поэмах . Слова «век», «эпоха», нередко встречающиеся в них, наполняются глубоко реальным и личностно окрашенным образным содержанием. Это хорошо видно, к примеру, в открывающем цикл «Северные эле­гии" стихотворении «Предыстория» (1940–1943) и в «Поэме без героя, над которой она работала с 1940 г. идо последних лет жизни.

Живое, движущееся время встает со страниц произведений Ахматовой. Стихи о любви, о родном городе, воспоминания о близких людях – стихи о прошлом и пережитом. Сильнее зазвучали раздумья о миссии поэта и поэзии, пронизывающие начатый еще в 30-е годы и за вершенный в 1960 г. цикл «Тайны ремесла». В размышлениях, подытоживающих многолетний творческий опыт, в полную меру проявилась открытость, распахнутость души поэта, обретшего высшую творческую свободу, ощутившего столь необходимое ему единство с теми, о ком он пишет: «Не должен быть очень несчастным И, главное, скрытным. О нет! – Чтоб быть современнику ясным, Весь настежь распахнут поэт» («Читатель», 1959)

Заключительное стихотворение цикла, датированное 1942 г., показывает ту новую широту души, открытой навстречу безграничному миру и стремящейся вобрать его в себя, новые масштабы поэтического мышления, которыми измеряется поздняя лирика Ахматовой:

Многое еще, наверно, хочет

То, что, бессловесное, грохочет,

Иль во тьме подземный камень точит,

Или пробивается сквозь дым.

У меня не выяснены счеты

С пламенем, и ветром, и водой...

Оттого-то мне мои дремоты

Вдруг такие распахнут ворота

И ведут за утренней звездой.

Для поздней Ахматовой, при всей реалистичности ее стихов, вы­растающих нередко из самой обычной житейской прозы («Когда б вы знали, из какого сора / Растут стихи, не ведая стыда...»), характерно постоянное устремление за пределы обыденного, к тайнам мира, жиз­ни и смерти, времени и вечности. Это можно видеть во многих ее про­изведениях. Таков, к примеру, «Приморский сонет» (1958): «Здесь все меня переживет, Все, даже ветхие скворешни И этот воздух, воздух вешний, Морской свершивший перелет...»

Менее всего это похоже на простую пейзажную зарисовку. Сама форма сонета создавала условия для диалектического развития мыс­ли-переживания. Начиная с первой строки и строфы, элегическая ме­дитация развертывается неотрывно от пластики и изобразительности рисунка. Конкретные детали сведены до минимума («ветхие скворешни», «над цветущею черешней»). И вместе с тем возникает удиви­тельное ощущение простора, движения, причем не только в простран­стве, но и во времени. В последние годы жизни Ахматовой в полную меру сказались «расширение диапазона ее лирики», «ее внутреннего мира (а значит, и стиха) до самых далеких границ общенародной жизни». Ее талант обрел необычайную силу и мощь, приобщившись к движению истории, постигая закономерности времени, трагически-противоречивой эпохи. В то же время Ахматова верна своему лирическому «я», систе­ме излюбленных образов. Ей, так же, как прежде, свойственны лаконизм, емкость поэтической строфы, строки, слова. Примером может послужить стихотворение мини-цикла, обращенного к юношеским, гимназическим годам и предваряемого пушкинским эпиграфом: «И царскосельские хранительные сени...»:

Этой липы листы в девятнадцатом веке увяли,

Чтобы в строчке стиха серебриться свежее стократ.

Одичалые розы пурпурным шиповником стали,

А лицейские гимны все так же заздравно звучат.

Полстолетья прошло...

Щедро взыскана дивной судьбою,

Я в беспамятстве дней забывала теченье годов

И туда не вернусь!

Но возьму и за Лету с собою

Очертанья живые моих царскосельских садов.

(«Городу Пушкина», 1957)

В стихах Ахматовой – ясность и глубина, реалистическая сила, бесстрашие правды и романтическая окрыленность чувства и переживания. Они вобрали в себя столь остро преломившийся в ее собствен­ной судьбе и судьбах близких ей людей социальный и нравственный опыт эпохи, народной жизни. «Ее поздняя, глубоко личная и неподдельно гражданственная лирика трагедийна и жизнеутверждающа», – пишет А. Найман.

Лирика Анны Ахматовой 50– 60-х годах, ее «Северные элегии» и «Поэма без героя», также как «Стихи из романа» и цикл «Когда разгуляется» Бориса Пастернака, – вершинные явления поэзии этого периода . «Позднее творчество двух великих поэтов – блистательная страница, завершающая поэтическую летопись Серебряного века, своего рода «мост», перекинутый из начала столетия к его середине. В этом они близки крупнейшим поэтам русского зарубежья первой и от­части второй волны эмиграции – Ивану Бунину, Георгию Иванову, Дмитрию Кленовскому», – отмечает Б.Соколов

Настоящая поэзия не угасала даже в самые тяжелые периоды в жизни нашей литературы. Свидетельство тому – послевоенное творчество Бориса Леонидовича Пастернака (1890–1960). Именно в это время им создаются такие шедевры, как «Гамлет», «Зимняя ночь», «Рассвет» (1946–1947). В них отчетливо проступает острое ощущение неблагополучия в мире, осмысляются судьба и предназначение человека,– тем самым выражена активная, подлинно гумани­стическая позиция художника. Личность как бы вписывается в жизнь природы, в историю всего человечества. В стихотворениях «Осень», «Белая ночь», «Свадьба», «Разлука» – «вечные» темы (природа, любовь, жизнь и смерть, назначение художника) переплетаются с библейскими мотивами.

Эти и другие произведения первоначально составили цикл «Ста­рые мастера», в дальнейшем получивший название «Стихи из рома­на» и вошедшие в качестве заключительной 17-й главы в роман Б. Пастернака «Доктор Живаго» (1946-1955). Важнейшим среди них можно считать стихотворение «Гамлет» (1946), которое, пользу­ясь словами самого поэта, надо рассматривать как «драму долга и самоотречения <...> драму высокого жребия, заповеданного подвига, вверенного предназначения». Шекспировский образ осмыслен по­этом глубоко личностно, социально-конкретно, и вместе с тем несомненно углубление его общечеловеческого содержания.

В основе ряда произведений названного цикла лежат вечные еван­гельские сюжеты и мотивы, нашедшие своеобразную трактовку и ос­мысление. Это служит расширению гуманистической концепции за счет общечеловеческих ценностей («Рождественская звезда», «Ма­гдалина», «Гефсиманский сад» и др.).

Атмосфера времени отчетливо ощутима в большом, состоящем из 44 стихотворений лирическом цикле Пастернака «Когда разгуляется» ( 1956–1959), в котором все пронизано ощущением света, простора, очистительной свежести, обновляющегося хода жизни. Этот цикл очень симптоматичен для своего времени - начала нового важного периода в жизни страны, народа, в развитии литературы, поэзии. Единство человека и мира, чувство обновления от слияния с ним – живым, звучащим, ярким, целостным в своем движении – с большой впечатляющей силой передано в строфах заглавного стихотворения:

Когда в исходе дней дождливых

Меж туч проглянет синева,

Как небо празднично в прорывах,

Как торжества полна трава!

Стихает ветер, даль расчистив.

Разлито солнце по земле.

Просвечивает зелень листьев,

Как живопись в цветном стекле.

Пейзажные картины и образы выразительно и поэтически точно передают общее настроение и мироощущение художника. На наших глазах природа одухотворяется, поэт прикасается к ее тайне, сливает­ся с ней. От зарисовок со сравнениями преимущественно бытового плана («Большое озеро как блюдо»; лес, который - «То весь горит, то черной тенью / Насевшей копоти покрыт») поэт переходит к оду­шевлению природных явлений («небо празднично», «торжества пол­на трава») и далее к сравнениям иного характера – он ощущает себя в храме природы, испытывает прикосновение к тайне вечности («В церковной росписи оконниц / Так в вечность смотрят изнутри...»; «Как будто внутренность собора – / Простор земли...»). И это чувст­во освобождения, чистоты, умиротворенности от духовного слияния с миром великолепно передано в заключительной строфе: «Природа, мир, тайник вселенной, Я службу долгую твою, Объятый дрожью сокровенной, В слезах от счастья отстою».

В стихах Пастернака отчетливо проявляются пластически-живо­писное и музыкальное начала, в них развиваются философские моти­вы лирики, восходящие к традициям русской поэтической классики. Вечные темы предстают здесь в их новизне и неповторимости. Приро­да, любовь, искусство, человек - сплавлены в ткани стиха. «Живое чудо» бескрайнего мира и - «сердца тайно светящийся пласт» со­ставляют одно целое.

Несомненно, важнейшими в творчестве Пастернака являются лирика природы и любви, пейзажные и интимно-лирические образы и мотивы («Ева», «Без названия», «Единственные дни» и другие стихи). Но поэту свойственно и глубокое чувство времени – современ­ности и истории, раскрывающееся нередко через повседневное тече­ние событий, их естественный круговорот, зорко подмеченные пейзажные и бытовые детали. О многом говорят и сами названия стихотворений: «Весна в лесу», «Июль», «Осенний лес», «Заморозки», «Ненастье», «Первый снег», «Снег идет», «После вьюги», «Зимние праздники»...

Смена времен года, состояний природы, чутко улавливаемая в стихах Пастернака, передает естественный и сложный, но в целом обновляющийся ход жизни, движение времени-истории. Если в цикле «Стихи из романа» преобладали, скажем так, весенне-летние мотивы (ср. названия стихотворений: «Март», «Белая ночь», «Весенняя рас­путица», «Лето в городе», «Бабье лето», «Август» и лишь одно среди них – «Зимняя ночь»), то в цикле 1956–1959 гг. картина обратная, и на первом плане оказываются образные мотивы, связанные не с «оттепелью» и «весной», а, напротив, – с «ненастьем», «замороз­ками», «снегом» и «вьюгой».

Для поэта характерно постоянное, очень конкретное одушевле­ние, очеловечивание природы. В его стихах «сосна на солнце жмурит­ся», лесной ручей «что-то хочет рассказать / Почти словами челове­ка», «ветер бредет наугад / Все по той же заросшей тропинке»... С другой стороны, для него органична глубинная связь: человек – все­ленная – время. От обычного, ближайшего, сиюминутного, того, что окружает людей в их быту, к необычному, бескрайнему и вечному – таков путь развития поэтической мысли, который наглядно прослежи­вается в завершающем цикл стихотворении «Единственные дни» (1959). В нем вновь поэтически приоткрывается тайна жизни и времени: их бесконечное разнообразие, вечное движение и неповторимость каждого мига: «На протяженьи многих зим Я помню дни солнцеворота, И каждый был неповторим И повторялся вновь без счета ».

Как всегда, обращает на себя внимание мастерство конкретных дета­лей, которые каждый раз выводят к обобщению, в большой окрестный мир («Дороги мокнут, с крыш течет, / И солнце греется на льдине»; «...И на деревьях в вышине / Потеют от тепла скворешни») . И вместе с тем именно эти детали помогают нагляднее ощутить всю значимость и величие «Тех дней единственных, когда / Нам кажется, что время стало» . Отсюда такой естественный переход от обычных, казалось бы, дней, часов и даже минут – к веку и вечности, заложником или посланником которой ощущал себя поэт.

И полусонным стрелкам лень

Ворочаться на циферблате,

И дольше века длится день

И не кончается объятье.

В середине 50-х годов по-новому мощно и разнообразно продолжил свое творчество Николай Алексеевич Заболоцкий (1903–-1958). В октябре 1953 года им было опубликовано в «Новом мире» написан­ное еще в 1948 г. стихотворение с многозначительным названием «Оттепель», прозрачная символика которого столь соответствовала духу времени, а после выхода весной 1954 г. одноименной повести Ильи Эренбурга оно стало обозначением периода.

В 1956 г. Заболоцкий пишет стихотворение, обращенное к самым тяжким временам в жизни страны и народа и в его собственной судьбе – «Где-то в поле возле Магадана...» Оно не было опубликовано при жизни поэта и впервые появилось в печати в 1962 г., да и то в уре­занном виде, а полностью смогло быть напечатанным лишь в 1965 г. Как и в других стихах середины 50-х годов, в центре внимания поэта судьбы людей – на этот раз глубоко трагические: «два несчастных русских старика» в лагере на Колыме, «вдалеке от близких и родных».

Где-то в поле возле Магадана

Посреди опасностей и бед,

В испареньях мерзлого тумана

Шли они за розвальнями вслед.

От солдат, от их луженых глоток,

От бандитов шайки воровской

Здесь спасали только околодок

Да наряды в город за мукой.

Поэт воспроизводит всего лишь один небольшой эпизод лагерного существования, дает краткую и выразительную зарисовку того, как в этих нечеловеческих условиях иссякали душевные силы, сходили на нет человеческие жизни. Вместе с тем воссозданная в бытовой кон­кретности, с помощью сугубо земных, реалистических деталей («Вкруг людей посвистывала вьюга, / Заметая мерзлые пеньки»), картина приобретает огромную силу обобщения, поистине вселен­ский, космический масштаб.

Проблема «человек и страшная соци­альная действительность» здесь вплотную соприкасается со столь характерными для творчества Заболоцкого проблемами «человек и природа», «человек и мир». Обреченность лагерного существования противостоит беспредельности природного бытия: «Жизнь над ними в образах природы / Чередою двигалась своей». В образную ткань стихов входит высшее, космическое начало, обусловливая соответствующую стилевую окраску текста, выбор лек­сических и интонационных средств («Дивная мистерия вселенной / Шла в театре северных светил...»). Вместе с тем эта «звездная» символика приобретает здесь конкретный поэтический смысл, представая в контрастном сопоставлении: померкшие, отвернувшиеся от людей «звезды, символы свободы» и – реальные, сверкающие над головой «созвездья Магадана». Финал стихотворения, его заключи­тельный аккорд вновь возвращает нас на землю, озаренную холодным звездным сиянием. И мысль поэта, очевидно, в том, что даже суровая северная природа как бы сочувствует людям, но и она бессильна перед человеческой трагедией: «Стали люди, кончилась работа, Смертные доделались дела... Обняла их сладкая дремота, В дальний край, рыдая, повела. Не нагонит больше их охрана, Не настигнет лагерный конвой, Лишь одни созвездья Магадана Засверкают, став над головой».

«Интенсивно разрабатываемые в позднем творчестве Заболоцкого социальные, нравственные, эстетические мотивы не потеснили важнейшую философскую тему человека и природного мира . Важно подчеркнуть, что по сравнению с произведениями второй поло­вины 40-х годов, в стихах видна отчетливая позиция по отношению ко всему, что связано с вторжением в окружающую среду, ее «преображением» и т. п.» – пишет Н.Иванова. «Человек и природа, – подчеркивал он в одном из писем 1958 г. – это единство, и говорить всерьез о каком-то покорении природы может только круглый дуралей и дуалист. Как могу я, чело­век, покорять природу, если сам я есть не что иное, как ее разум, ее мысль? В нашем быту это выражение «покорение природы» сущест­вует лишь как рабочий термин, унаследованный из языка дикарей». Вот почему в его творчестве второй половины 50-х годов с особой глу­биной раскрыто единство человека и естественного мира. Эта мысль проходит через всю образную структуру его произведений.

В поздних стихах поэта картины родной природы нередко видятся ему в экспрессивно-романтических тонах, реализуясь в образах, отмеченных пластикой, динамичностью, острым психологизмом: «Це­лый день осыпаются с кленов / Силуэты багровых сердец... / Пламя скорби свистит под ногами, / Ворохами листвы шевеля» («Осенние пейзажи»). Стихотворение «Сентябрь» (1957) – пример одушевления пейзажа. Сын поэта Никита Заболоцкий писал: «В основе этого стихо­творения – вполне реальные вещи: тарусская осень, девушка – дочь Наташа, жившие по соседству художники, душевное возрожде­ние автора. Движение образов происходит на двух уровнях: на небе – от ненастной погоды к лучу солнца, на земле – от куста оре­шины к улыбающейся заплаканной девушке».

Сыплет дождик большие горошины, Рвется ветер, и даль нечиста. Закрывается тополь взъерошенный Серебристой изнанкой листа. Но взгляни: сквозь отверстие облака, Как сквозь арку из каменных плит, В это царство тумана и морока Первый луч, пробиваясь, летит.

Пробившийся сквозь дождевые облака луч солнца осветил куст орешника и вызвал у поэта целый поток ассоциаций-размышлений. Интересна диалектика развития образа-переживания (соотношение мотивов непогоды и солнца, увядания и расцвета, переход ассоциаций из природной сферы в мир человека и обратно). Решению художест­венной задачи служат сравнения, олицетворения, эпитеты – все компоненты поэтической структуры: «Значит, даль не навек занавешена Облаками и, значит, не зря, Словно девушка, вспыхнув, орешина Засияла в конце сентября. Вот теперь, живописец, выхватывай Кисть за кистью, и на полотне Золотой, как огонь, и гранатовой Нарисуй эту девушку мне. Нарисуй, словно деревце, зыбкую Молодую царевну в венце С беспокойно скользящей улыбкою На заплаканном юном лице».

«Стихотворение повествует об осени, но общий колорит его весен­ний, оно пронизано красками расцвета, дышит ароматом юности. На наших глазах происходит удивительное взаимопревращение молодого деревца и девушки-царевны. Тонкое одухотворение пейзажа, спокойная раздумчивая интонация, взволнованность и сдержанность тона, красочность и мягкость рисунка создают обаяние этих стихов. Но дело не только в образно-живописной конкретике. Их содержание шире: герои здесь – одухотворенный природный мир и человек, торжество в жизни красоты и духовности, истинно гуманных, человеческих на­чал. Основная проблема творчества Заболоцкого – «человек и при­рода» нашла глубокое поэтическое воплощение и предстает в их жи­вом движении, взаимоперетекании друг в друга» (Н. Иванова).

Н. Заболоцкий умел тонко передавать одухотворенность мира приро­ды, раскрывать гармонию человека с ней. В поздней лирике он шел к новому и своеобразному синтезу философского раздумья и пластиче­ского изображения, поэтической масштабности и микроанализа, постигая и художественно запечатлевая связь современности, истории, «вечных» тем. Одной из таких исконных, издавна тревожащих челове­чество тем остается тайна и загадка времени.

Отношение и художественное постижение ее всегда различно у поэтов-реалистов (С. Маршака, А. Твардовского) и романтиков (Н. Асеева, В. Луговского). Обострение внимания и интереса к этому «четвертому измерению» характерно для переломной эпохи «оттепели».

Предощущение и ожидание перемен возникало у поэтов еще на рубеже 40-х и 50-х годов. Особое, провидческое, обращенное в будущее своеобразное «седьмое чувство» питает стихи-размышления Леонида Мартынова (1905-1980) о непрерывно движу­щемся времени, назревающих изменениях в мире, наступающем зав­трашнем дне. И тогда, казалось бы, обычная календарная дата, очередная встреча Нового года вдруг заставляет задуматься и с особой остротой ощутить: «Наступает / вторая половина века... /Двадцатый век на переломе!» («31 декабря 1950 года»). И в ряде других стихо­творений Мартынова тех лет, на первый взгляд, посвященных всего лишь природе и погоде,"– «Примерзло яблоко...» (1952), «Градус тепла» (1954), «В белый шелк по-летнему одета...» (1955), – худо­жественно убедительно и каждый раз по-новому переданы предощу­щение, потребность и неизбежность входящих в жизнь перемен. На деревьях рождаются листья, Из щетины рождаются кисти, Холст растрескивается с хрустом, И смывается всякая плесень... Дело пахнет искусством. Человечеству хочется песен.

(«Что-то новое в мире...»)

Поэтические раздумья о времени и мире, активные социально-философские и художественные поиски идут в эти годы не только в твор­честве поэтов старшего поколения (Николая Асеева и Леонида Мар­тынова, Павла Антокольского и Николая Ушакова, Михаила Светло­ва и Ярослава Смелякова), но и в поэзии фронтового и послевоенного поколений. Пристальнее к жизни и людям, к современности и истории, к «вечным» темам лирики, к нравственным и эстетическим про­блемам бытия становятся в стихах своих новых книг поэты-фронтови­ки : Борис Слуцкий («Память», 1957, «Время», 1959), Сергей Наровчатов («Горькая любовь», 1957), Сергей Орлов («Голос первой люб­ви», 1958), Александр Межиров(«Возвращение», 1955), Константин Ваншенкин («Волны», 1957), Евгений Винокуров («Синева», 1956, «Признанья», 1958).

Естественно, что в поэзии военного поколения в качестве одной из важнейших продолжает звучать тема «жестокой памяти». Подвиг и «трагедия народа в годы Отечественной войны остаются для них нравственным мерилом мыслей, чувств и поступков сегодняшнего челове­ка. Сами мотивы воспоминаний по-разному предстают у поэтов, нахо­дящих свои оригинальные художественные решения.

Александр Межиров (род. в 1924 г.) еще в годы войны писал стихи, в которых герой одновременно находится в прошлом, ставшим до ощутимости реальным, как бы происходящим в настоя­щий момент, и в отдаленном будущем («Человек живет на белом све­те...», 1944). Через весь текст стихотворения проходят два лейтмотива: сегодняшней жестокой действительности переднего края (про­мерзший, заснеженный, обледеневший окоп, непрерывный враже­ский огонь и бомбежка, томительное ожидание сигнала к атаке) и – кажущийся нереальным и далеким человек – двойник из какой-то иной – до– или послевоенной жизни: «Я лежу в пристрелянном кювете. Я к земле сквозь тусклый лед приник... Человек живет на белом свете – Мой далекий отсвет! Мой двойник!»

Мечта о человеке, о себе самом в будущей, мирной, свободной жизни помогала вынести тяготы войны, идти в атаку, воевать и побе­ждать. Через много лет эти чувства вспомнились поэту, и вспомнились те, кто не дошел до Победы, кому не поставили памятников и чьи могилы так и остались безымянными. Об этом размышляет поэт в стихотворении, завершающем книгу «Прощание со снегом» (1964).

В отрезке от шести и до восьми

На этажах будильники звонили;

В подъездах люди хлопали дверьми,

На службу шли. А мертвый спал в могиле.

Мне вспоминалась песенка о том,

Как человек живет на белом свете,

Как он с мороза входит в теплый дом,

А я лежу в пристрелянном кювете.

Воспоминанье двигалось, виясь,

Во тьме кромешной и при свете белом,

Между Войной и Миром – грубо, в целом –

Духовную налаживая связь.

Духовная связь между войной и миром составляет содержание многих стихов Межирова, ибо военная тема звучит преобладающей нотой в его сборниках. В стихотворениях «Календарь», «Эшелон», «Десантники» перед нами встают правдивые, предельно реалистически воссозданные картины и эпизоды военных лет. Иногда это жестокие и трагические, казалось бы, случайности («Мы под Колпином ско­пом стоим, /Артиллерия бьет по своим. / Это наша разведка, наверно, / Ориентир указала неверно»). Однако, все не так просто, как мо­жет представиться на первый взгляд, и то, что поначалу воспринимает­ся как частный случай, приобретает характер большого обобщения: «Мы под Колпином скопом лежим И дрожим, прокопченные дымом. Надо все-таки бить по чужим, А она – по своим, по родимым. Нас комбаты утешить хотят, Нас, десантников, армия любит... По своим артиллерия лупит,– Лес не рубят, а щепки летят» .

Поэт стремится понять и осмыслить то, что раньше порой усколь­зало от внимания. Многое видится ему теперь по-новому, он не может забыть и не хочет ничего упустить «Из подробностей белого света / В роковые минуты его». В стихотворениях «Этот год», «Часы» речь идет о «чувстве времени», в них поэтически утверждается неразрывная связь эпох, поколений: «И звенья времени – /В цепи, / Которая нерасторжима». В представлении Межирова, подлинный герой военных лет – это самый обычный человек, но в ряду других именно он становится героем Истории, отстоявшим Отечество: «Невысокого роста И в кости не широк, Никакого геройства Совершить он не смог. Но с другими со всеми, Неокрепший еще, Под тяжелое Время Он подставил плечо: Под приклад автомата, Расщепленный в бою, Под бревно для наката, Под Отчизну свою».

Человек здесь изображен иначе, нежели в более ранних произве­дениях Межирова. Он заметно отличается от героя «Воспоминания о пехоте», который мог сказать о себе: «Я сплю, / положив под голову / Синявинские болота, / А ноги мои упираются / в Ладогу и в Неву». И такое изменение было характерно не только для одного Межирова. Большинство поэтов военного поколения тяготело к реалистически-бытовой стилевой линии . На фронте они вплотную увидели человека в буднях каждодневных боев и окопного быта, с предельной остротой ощутили ценность каждого мига жизни. Но там же пришло и ощущение масштабов происходящего, чувство столь обыденно и су­рово творимой народом и каждым солдатом истории.

Для Бориса Слуцкого (1919-1986) характерна тяга к подробностям и деталям. Вместе с тем его, как, например, А. Межирова и С. Орлова, неотступно влекло к себе Время, История: «Даже если стихи слагаю, /Все равно – всегда между строк – /Я историю излагаю, / Только самый последний кусок». И стихи Слуцкого, вошедшие в сборник «Время» (1959 ), – это своего рода поэтическая летопись военной и послевоенной поры. По ним можно составить хро­нологию наиболее суровых и ярких дат в жизни страны и народа. Вот некоторые названия и отдельные строки: «Октябрь 41 -го года»; «Декабрь 41-го года»; «Лето 46-го года. Месяц - ведро. Жара. Пого­да»; «Но май сорок пятого года / Я помню поденно, почасно...»

В поэтическом осмыслении и воплощении времени Б. Слуцкий опирался на опыт старших собратьев по перу, особенно Л. Мартыно­ва, но при этом находил свои образные решения. Отнюдь не случаен в его стихах мотив схватки, боя . «Собственного почерка письмо» ощу­тимо даже в таких напоминающих Мартынова строках из книги с ха­рактерным названием «Сегодня и вчера» (1961): «...настоящее мне кажется / Не временем глагольным пошлым, /А схваткой будущего с прошлым». Книгу «Работа» (1964) завершает стихотворение, как бы реализующее обычный разговорный троп: «время движется». По мысли поэта, его движет смертельная схватка добра и зла, и прежде всего работа – во всех ее проявлениях. История и поэзия, творчест­во историческое и поэтическое накрепко связаны здесь цепью ассоциаций: «А страницы истории – не пусты: В месяцы спрессовались века. И страницы истории – как листы Пушкинского черновика».

Поэт не отделяет себя от людей, движущих время – прежде все­го, обычных тружеников. И среди героев его лирики чаще всего встре­тишь фигуру человека, в изображении которого преобладает земная простота. При этом автор предпочитает рисовать человека точными, скупыми, достоверными штрихами, нередко называя его по имени и не чураясь реалистически-бытовых деталей («Ковалева Мария Петров-на; вдова...», «Это мой сосед, Сергей Иваныч, / Инженер немолодой»). По отношению к своим «соседям» он высказывает следующее принципиальное убеждение: «А сто или сто двадцать человек, / Квар­тировавших рядышком со мною, / Представили двадцатый век / Ка­кой-то очень важной стороною». Раскрывать век, время через судьбу, жизнь, характер рядового человека, не отрываясь от земли, быть не­отделимым от нее, «как меридиан, как параллель», – вот его пози­ция и программа.

Льну к земле. Земля не значит почва,

Сорок сантиметров глубины.

Пусть у почвы есть свои сыны,

Я же льну к земле. Легко и прочно.

Это стремление не отрываться от земли, от всего, что далось не­легким опытом, от жизни и судьбы, так рано ставшей сопричастной судьбе народа в пору тягчайших военных испытаний, характерно для поэтов военного поколения. Отсюда такая жадность к земной жизни во всем многообразии ее проявлений, обнаруживающаяся и в непо­средственных, прямых поэтических высказываниях.

«Моей судьбой повелевала / Жестокосердная земля», – подчеркивал А. Межиров. «Любите плотность мира, теплоту / Зем­ли», – призывал Е. Винокуров. «Силу тяготения земли / Первыми открыли пехотинцы» , – обобщал Б. Слуцкий. Отсюда и нередкая в творчестве поэтов-фронтовиков пре­дельная реалистическая конкретность –вплоть до прозаизации действительности, что полемически утверждает высокий смысл подвига и жертв поколения ради Победы, доставшейся столь трагически жесто­кой ценой.

Вместе с тем практика поэтов фронтового поколения неоспоримо свидетельствует, что их лирика никак не замкнута только на «военной теме», представляющей в поэзии достаточно мощный пласт, подобный «военной прозе», получившей столь интенсивное развитие в конце 50-х и в 60-е годы. Война для поэтов-фронтовиков была источником их опыта и отправной точкой формирования жизненной философии, художественно-эстетических принципов. Их творчество многогранно, широк проблемно-тематический диапазон и художест­венно-стилевая палитра . Об этом свидетельствует поэзия 60-х, 70-х -80-х годов.

« Творческая активность старших мастеров и поэтов фронтового поколения отражала общую ситуацию подъема, своеобразного «лирического наступления», на фоне которого проходили социальные и художественные искания более молодых поэтов. В 50-е годы в литературу вступило новое поколение – те, чье детство совпало с Великой Отечественной войной, а юность – с послевоенными годами: Евгений Евтушенко и Андрей Вознесенский, Роберт Рождественский и Владимир Соколов, Белла Ахмадулина и Новелла Матвеева, Александр Кушнер и Виктор Соснора и другие . Обратившись к жизненным истокам стиха, к опыту непосредственных предшественников и старших современников, к разным художественным традициям, они стремились воплотить черты духовного облика современного человека, пробуждение его самосознания, напряженное раздумье, творческий поиск, активное действие» (М.Липовецкий, Н.Лейдерман).

Многообразие тем и актуальных вопросов, рожденных самой жиз­нью, поиск новых жанровых форм, художественно-изобразительных и выразительных средств стиха, его свежего образно-интонационного рисунка привлекло интерес и внимание масс слушателей в концерт­ных залах и на стадионах. Первые опыты молодых поэтов были одобрительно встречены Н. Асеевым, Б. Пастернаком, Я.Смеляковым, нашли положительную оценку в статьях Л. Аннинского, А. Меньшутина и А. Синявского, Б. Рунина и других.

Первый сборник Евгения Евтушенко (род. в 1932 г.) «Разведчики грядущего» (1952) был ученическим – поэт назвал эту книжку «ходульно-романтической». В стихах, посвященных работе геологов, было немало риторики, описательности. Но уже в следующих книгах - «Третий снег» (1955), «Шоссе энтузиастов» (1956), «Обещание» (1957) – голос поэта звучит отчетливее и уве­реннее. Справедливо отмечал позже А. Межиров: «Евгений Евтушенко прославился стихотворной публицистикой , стремлением под­нять фельетон до уровня проповеди. Однако, мне кажется, его поэзия не только, точнее, не столько в этом. <...> В действительности Е. Евтушенко прежде всего лирик, подлинный лирик по преимуществу, а может быть, и всецелый. Не ритор, не публицист, а именно лирик...».

В книгах 50-х годов выразились сильные стороны его поэтическо­го дарования: лиризм, непосредственность, исповедальность. «Е.Евтушенко создал целый ряд упоительных, редкостно оживленных, навсегда драгоценных стихотворений...» (Л. Аннинский), внеся свой оригинальный вклад и сыграв немалую роль в развитии лирической поэзии своего времени. В раннем стихотворении «Я шатаюсь в толкучке столичной...» (1954) возникает образ героя – одного из многих, но в чем-то особенного («возмутительно нелогичный, непростительно молодой»), хорошо передана общая атмосфера времени, ощущение весны и молодости. В герое располагает к себе, вызывает доверие искренность, открытость миру. Подкупает и юношеское упоение жизнью и собою, отсутствие самоуверенности, быть может, даже некоторая растерянность («Наделили меня богатством. / Не сказали, что делать с ним»).

Лирическое «я» в ранних стихах Евтушенко носит отчетливые автобиографические черты, и в то же время поэт стремится выявить в нем нечто общезначимое и в известной мере заданное. Так, персонаж стихотворения «Я сибирской породы...» (1954) ближе к схеме утвер­дившегося в литературе тех лет молодого положительного героя. В этом юноше все логично и закономерно («Раздавалась команда... / я заклепки клепал /и глубокой лопатой, / где велели, / копал. / ...а то­пор мне вручали, / приучали к труду»). Отсюда, быть может, и черты некоей самонадеянности, даже бахвальства («Не боюсь я обиды, / не боюсь я тоски. / Мои руки оббиты / и сильны, как тиски. / Все на свете я смею, / усмехаюсь врагу, / потому что умею, / потому что могу»).

Одно из лучших стихотворений раннего периода творчества, в котором Евтушенко обратился к военной теме и которое с неизменным успехом читал на вечерах, – «Свадьбы» (1955). На первый взгляд, это своего рода жанровая зарисовка , но за ней встает и нечто большее. Здесь все пронизано ощущением трагедийности происходящего. Поэт нашел свой поворот, угол зрения в освещении военной темы, и быть может, не только она, а – шире – эпоха выразительно пока­зана им глазами подростка своего поколения:

«Летят по стенам лозунги, Что Гитлеру капут, А у невесты слезыньки горючие текут.

Невесте горько плачется, Стоят в слезах друзья. Мне страшно. Мне не пляшется, Но не плясать –нельзя».

В том же году Евтушенко пишет программное стихотворение «Пролог» (1955): «Я разный – /я натруженный и праздный. /Я целе- / и нецелесообразный. / Я весь несовместимый, / неудобный, / застенчивый и наглый, / злой и добрый» . В то время оно вызвало уси­ленное, ревностно-придирчивое внимание критиков, упрекавших по­эта в самолюбовании, упоении своей мнимой «сложностью». В дейст­вительности же здесь было полемическое утверждение реальной сложности и противоречивости в характере героя, его «торжествую­щей жадности» к жизни и, таким образом, богатства и разнообразия окружающего мира и, соответственно, воплощающего его искусства:

Хочу искусства разного, как я!..

Я в самом разном сам собой увиден.

Мне близки

и Есенин,

и Уитмен,

и Мусоргским охваченная сцена, и девственные линии Гогена.

Упоение жизнью, готовность отозваться на сиюминутные запросы дня обусловили дальнейшее развитие поэзии Евтушенко, в частности появление его публицистических и политических стихов, получивших широкую известность. Чутко улавливая многообразные темы и конфликты, волнующие людей, обращаясь к современным проблемам, поэт воплощал их в свежих образах, ритмах, красках. Отчетливее ста­новились мотивы раздумий, гражданские и публицистические интона­ции, «антикультовая» направленность стихов. Большой обществен­ный резонанс в стране и в мире получили его стихотворения «Бабий Яр» (1961), «Наследники Сталина» (1962).

Критически рассматривая многие явления жизни, поэт с тревогой и беспокойством говорил о трудностях и противоречиях в характере своего героя («Я что-то часто замечаю, / к чьему-то, видно, торжест­ву, / что я рассыпанно мечтаю, / что я растрепанно живу») . Некоторые стихи–1957-1959 гг. вызвали полемику в печати («Что делает ве­ликою страну...», «Ты спрашивала шепотом...»). По прошествии времени следует заметить, что далеко не всегда эти упреки были справедливы.

Вместе с тем в начале 60-х годов в творчестве поэта намечаются новые черты и тенденции. Наряду с тягой к «злобе дня», фельетонной публицистичности, ораторской риторике идет углубление раздумий, отчетливее становятся нравственно-гуманистические мотивы творчества, о чем свидетельствуют многие стихи книг «Яблоко» (1960), «Взмах руки» и «Нежность» (1962). С пронзительной глубиной неж­ности и боли, пристального внимания к каждому, даже самому незаметному человеку звучит стихотворение, открывающее последний из названных сборников:

«Людей неинтересных в мире нет. Их судьбы как истории планет. У каждой все особое, свое, И нет планет, похожих на нее».

Не случайно в последующие годы его обращение к темам природы, родины, жизни и смерти. В стихотворении «Идут белые снеги...» (1965) герой вбирает боли, тревоги и надежды России, подводя в ка­кой-то мере «предварительные итоги» прожитого, он ощущает глубокое, кровное единство с ней («А любил я Россию / всею кровью, хребтом...»; «Пусть я прожил негладко – /для России я жил»). Конечно, есть здесь и некоторый оттенок декларативности, но, бесспорно, пре­обладает искренность выношенных чувств: «И надеждою маюсь / (полный тайных тревог), /что хоть самую малость/я России помог».

Эти стихи вместе с написанными незадолго до того «Монологом Тиля Уленшпигеля», главой «Казнь Стеньки Разина» из поэмы «Братская ГЭС» с большой впечатляющей силой прозвучали в конце 1965 г. на авторском вечере Е. Евтушенко в Театре эстрады, на котором присутствовали Б. Ахмадулина и А. Вознесенский. Этот вечер стал одним из последних крупных событий эстрадного поэтического «бума» 60-х, хотя авторские выступления поэтов-«шестидесятников», собиравшие большие аудитории, не раз проходили и впоследствии – в 70-е - 80-е годы.

Поколению, выступившему в «оттепельный» период, при всех сложностях индивидуальных творческих судеб, было свойственно острое чувство современности, поиски новых художественных форм и средств, обращение к разнообразным поэтическим традициям А. Блока и С. Есенина, В. Маяковского и В. Хлебникова, Б. Пастернака, М. Цветаевой и других поэтов Серебряного века, не говоря уже "об опыте классической русской литературы. В начале 60-х годов, в программном стихотворении Владимир Соколов утверждает:

«Вдали от всех парнасов, От мелочных сует Со мной опять Некрасов И Афанасий Фет. Они со мной ночуют В моем селе глухом. Они меня врачуют Классическим стихом. Звучат, гоня химеры Пустого баловства, Прозрачные размеры, Обычные слова». («Вдали от всех парнасов...», 1960)

Когда речь идет о молодой поэзии шестидесятых, дело конечно не сводится к трем-четырем наиболее известным именам. Несомненно, картина была бы совершенно неполной без имен Александра Кушнера, Анатолия Жигулина, Алексея Прасолова, Николая Рубцова, Юрия Кузнецова, Николая Тряпкина, Ольги Фокиной и других . И хотя Андрей Вознесенский уверял в стихотворении, посвященном Белле Ахмадулиной: «Нас мало. Нас может быть четверо... И все-таки нас большинство», – вряд ли стоит целиком полагаться на такие самохарактеристики.

Время подтвердило широту и интенсивность развернувшегося тогда по стране процесса пробуждения поэтических сил. В частности, следует отметить ярко проявившуюся на рубеже 1950-х –1960-х годов активность жизни и деятельности литературных объединений Ленинграда, сопровождавшуюся появлением интересных и крупных имен (Глеб Горбовский, Виктор Соснора, Евгений Рейн, Иосиф Брод­ский и другие). В эти годы зарождается и формируется неофициальная культура , поэзия «андеграунда»: «Лианозовская школа» в Подмосковье, «ахматовский кружок» в Ленинграде, позже – московская группа «СМОГ» («Самое Молодое Общество Гениев») и др.

После позорной травли Б. Пастернака в 1958 г. уже в начале 60-х состоялось сокрушительное осуждение творчества молодых поэтов и художников партийным руководством. Н.С. Хрущев подверг А. Вознесенского, Е. Евтушенко грубой проработке и разносной критике во время встреч с творческой интеллигенцией в 1962-1963 годах . А немногим позже, в 1964 г. состоялся уникально циничный судебный процесс над И. Бродским. Этими событиями обозначился спад и последовавшее за ним завершение кратковременной и не оправдавшей связанных с нею надежд «оттепели». Однако некоторые существенные сдвиги и перемены в общественном сознании произошли, стали необратимыми, вопреки давлению и запретам официоза.

Следует подчеркнуть, что в поэзии 1960-х годах продолжались и углублялись процессы, наметившиеся в предшествующее десятиле­тие, вместе с тем в ней обнаружились и новые тенденции, свойствен­ные всей литературе. Возрастание духовных и эстетических запросов людей обусловило, в частности, и остроту споров о роли и задачах ис­кусства, о его специфике, о соотношении литературно-художествен­ного творчества и научного познания. Так, немало копий было скре­щено в начале десятилетия в острой, хотя и непродолжительной поле­мике о науке и поэзии, поводом для которой послужили стихотворение Б. Слуцкого «Физики и лирики» и статья инженера И.Полетаева в «Комсомольской правде» (1959, 11 октября).

Более основательными и долгими были развернувшиеся в первой половине 60-х годов дискуссии, посвященные собственно литератур­ным проблемам (о «громкой» поэзии и «тихой» лирике, о «современ­ном стиле», о «лирическом герое», о том, «что есть поэма?» и др.). Они были вызваны потребностью определить перспективы развития тех или иных жанров и стилевых образований, проверить их жизне­способность, соответствие переменам в общественном самосозна­нии, в самой направленности литературного процесса.

«Если говорить о наиболее существенных чертах и тенденциях ли­рики тех лет, следует выделить прежде всего обострившееся и возрос­шее у поэтов чувство времени-истории . Затем – пристальное вни­мание к сложному и противоречивому внутреннему миру современно­го человека. Наконец, интенсивность художественных, жанрово-стилевых исканий, опирающихся на заново открывшиеся перед ними богатейшие традиции отечественной и мировой литературы и искусст­ва. Все это свидетельствовало об общем оживлении поэтического процесса, – отмечает В.Зайцев. – В стихах и поэмах того времени актуальное и вечное, общечелове­ческое нередко сопрягаются и осмысляются в свете опыта исто­рии – в социальном и гуманистическом аспекте. По-новому углуб­ленно и остро звучат в них темы жизни и смерти, природы и любви. Поэтические произведения несут в себе не «санкционированные» свыше, а – реальные, земные тревоги, печали и радости человека. Стремясь ответить на запросы читателя, поэты делают это каждый по-своему, соответственно индивидуальной художнической манере».

Леонид Мартынов в «Новой книге» (1962) пишет о сложных пу­тях человечества, преодолевающего «пошлость, косность - все, в чем прошлое погрязло». Человек у Мартынова духовно самостояте­лен и независим, многообразен и целен. Его главные качества - вы­сокая интеллектуальность, свободный и прихотливый полет фанта­зии - отчетливо проступают в философски насыщенной, публици­стически страстной, богатой ассоциациями и звуковыми повторами лирике в его книгах «Первородство» (1965), «Голос природы» (1966), «Людские имена» (1969).

Лирика Михаила Светлова отличается особой доверительностью и сердечностью переживаний. Перед читателем открывается мир доб­рых эмоций, задушевных чувств, теплого юмора, неиссякаемой юно­шеской романтики. Наряду с этим в книгах «Горизонт» (1959), «Охотничий домик» (1964), «Стихи последних лет» (1966) можно от­метить и обусловленный временем смелый полет поэтической мысли, философскую масштабность и характерную для поэта лукавую жизне­утверждающую иронию.

Лирические произведения Л. Мартынова, М. Светлова, А. Твар­довского и других поэтов старшего поколения свидетельствуют об их пристальном внимании к нравственно-духовной сфере человека, об углублении в область его сознания, эмоций, психологии. В стихах, яв­ляющихся порою прямым откликом на события дня, какими стали то­гда первые полеты в космос («Начало эры» Л. Мартынова, «Космо­навту» А. Твардовского), авторы вместе с тем раскрывают черты эпо­хи и человека, его разума и чувств, диалектику душевной жизни.

Стремление глубже постичь движение времени видно в творчест­ве многих известных поэтов, обратившихся к истории, по-новому ощутивших биение ее пульса. Постоянные раздумья над ходом жизни, опирающиеся каждый раз на своеобразную философско-поэтическую концепцию, раскрываются в стихах книг Н. Асеева «Лад» (1961), в самом построении которой, ее основных разделах «Нынче» – «Вче­ра» – «Завтра» непосредственно соотносятся настоящее, прошед­шее и будущее. Жизнь человеческая со всеми ее страстями и тревога­ми вписана в контекст истории в книге И.Сельвинского «О времени, о судьбах, о любви» (1962). Сборник стихов П. Антокольского «Чет­вертое измерение» (1964 ) переводит размышления о времени в фило­софский план. В книге А. Ахматовой «Бег времени» (1965) трагедии эпохи, пропущенные через сердце художника, непосредственно пре­ломляются, становясь его глубоко личностным переживанием. Так же заметны были и с пониманием восприняты книги С. Орлова «Дни» (1966), Я. Смелякова «День России (1967), М. Дудина «Время» (1969).

«Пути художественного осмысления времени в поэзии всегда раз­личны, индивидуальны и неповторимы. Но они предполагают и пости­жение неких более широких и общезначимых тенденций и закономер­ностей истории. При этом общность подхода не мешает самобытности образных решений, художественно-стилевых оттенков и различий, обусловленных авторской индивидуальностью, тяготением к разным поэтическим традициям и стилевым направлениям», – пишет Б.Зайцев. Так, для Николая Асеева (1889-1963) особенно характерен окрашенный в романтические тона, экспрессивный и ди­намический «образ летящего времени». «Время мое величавое, / время мое молодое, / павшее светом и славою / в обе мои ладо­ни», – пишет он в стихотворении «Семидесятое лето» (1959). В ряде стихов книги «Лад», по-своему обновляющих фольклорные тра­диции, художественно реализуется мысль об истории и народе («Рос­сия с Москвы начиналась», «Илья», «Микула», «Богатырская поэма»). Бросая взгляд в былинное, историческое прошлое, поэт видит его глазами современника. Позднее творчество Асеева философично, не лишено публицистических черт и в лучших проявлениях пронизано лиризмом, позволяющим преодолеть черты умозрительности и рито­рики .

Человек и народ, история и природа как бы сливаются в общем по­токе жизни («Здравица», «Сердце человечества»). В этих стихах эпо­ха предстает в сложности, драматизме, противоречивости. Вместе с тем размышления поэта о времени нередко охватывают историю че­ловечества, вселенной. Обращение к далекому прошлому и романти­ка порыва в будущее, которое кажется близким и вполне осуществи­мым, вызваны желанием осмыслить исторический путь народа. Это воплощено в формах одически-торжественных, средствами романти­ческой поэтики и стилистики включающими особую возвышенность лирико-патетического тона, склонность к гиперболизации чувств, подчеркнутую яркость и контрастность образной ткани.

Иной путь художественного воплощения жизни обнаруживается в творчестве Ярослава Смелякова (1913-1972). Поэт умеет передать прежде всего естественную и живую, неподдельную красоту самого обычного. Он тоже видит жизнь во всей сложности и многообразии, пишет ее «крупно и подробно». И лучшим его произведениям присуще сочетание точной и емкой художественной детали с масштабностью образа, реалистической конкретности с широтой обобщения . В книге Смелякова «День России» (1967) проявились зрелость и глубина историзма поэтического мышления: «И современники и тени в тиши беседуют со мной. Острее стало ощущенье шагов истории самой».

Обращение к нашим дням и к прошлому вызвано стремлением ос­мыслить реальную, живую связь времен. По словам Смелякова «ис­тория не терпит суесловья», она требует честного и бережного отно­шения к себе. В стихах на исторические темы и сюжеты «Иван Кали­та», «Меншиков», «Кресло», «Русский язык» освещаются драмати­ческие страницы прошлого, сложные фигуры и события и в то же время - «спервоначалу и доныне, как солнце зимнее в окне», утвер­ждаются неиссякаемые святыни народного духа, глубинная суть само­отверженного русского характера, дающая народу опору на трудных путях истории. Стихи же, непосредственно посвященные современно­сти, порою не отличаются глубиной, они описательны и декларативны.

В поэзии тех лет, как в литературе в целом, видное место заняла так называемая «деревенская тема», хотя подобное обозначение выгладит еще более условным, чем в прозе. И все же с трудовыми, нрав­ственными, народно-поэтическими традициями сельской жизни, ос­нованными на исконной, изначальной нераздельности человеческого существования и природного бытия, тесно связано творчество Нико­лая Рыленкова, Владимира Солоухина, Николая Тряпкина, Ольги Фо­киной, Николая Рубцова и других видных поэтов. Острые, сложные проблемы судеб деревни стали не просто «темой» и «материалом», но – сокровенной заботой, душевной болью, внутренним нервом многих по-настоящему гражданственных и глубоко лирических про­изведений.

В 1960-е годы, и особенно в 70-е, поэты разных поколений в полный голос заговорили о все возрастающей опасности для человека, связанной с неправильным отношением к природе как среде его обитания, с вар­варскими способами освоения ее богатств. Экологическая проблема­тика, рожденная тревогой за судьбы не только природы родной стра­ны, но и всей планеты, получила развитие в стихах А. Твардовского и Л. Мартынова, А. Яшина и А. Вознесенского и других поэтов. Своеоб­разным призывом самой природы к людям – «живым, мыслящим су­ществам» – звучат строки Леонида Мартынова:

В вашей власти, в вашей власти,

Чтобы все не раскололось

На бессмысленные части!

Тревога поэтов за будущее человечества была вызвана не только издержками научно-технического прогресса, но и вполне реальной опасностью ядерного конфликта. Вот почему так настойчиво повторя­ется в стихах и поэмах того времени антивоенный призыв. Эти мотивы взволнованно и страстно звучат в циклах Р. Рождественского «На са­мом Дальнем Западе» (1963- 1965), К. Симонова «Вьетнам, зима се­мидесятого» (1971), Е. Евтушенко «Дорога номер один» (1971).

Обострившееся чувство истории, углубление гуманизма, духовная насыщенность лирики, столь явные у старших мастеров, проявились и в творчестве поэтов фронтового поколения. Жертвы и подвиг народа в годы Отечественной войны, долг оставшихся в живых, жизнь и смерть, природа и история, сложность и противоречивость окружаю­щего мира – эти темы отражены в книгах Евгения Винокурова «Слово» (1962), «Характеры» (1965), Александра Межирова «Про­щание со снегом» (1964), «Ладожский лед» (1965), Сергея Орлова «Колесо» (1964), «Страница» (1969), Бориса Слуцкого «Сегодня и вчера» (1961), «Современные истории» (1969), Давида Самойлова «Второй перевал» (1963), «Дни» (1970), Юрия Левитанского «Зем­ное небо» (1963), «Кинематограф» (1970) и др.

Творчество поэтов военного поколения, при всем различии худо­жественной манеры каждого, обладает общими свойствами , выте­кающими из фронтового опыта, армейской юности, особого мироощу­щения. Поэтическое видение родной земли, любовь к ее приметам и подробностям так же объединяли фронтовое поколение лириков, как и нелюбовь к отвлеченности, к пустым и громким словам. Сохраняя верность памяти военных лет, эти поэты в 60-70-е годы все более активно обращаются к насущным социально-этическим проблемам.

Возрастающая сложность жизни, расширение сферы пережива­ний, а также творчески воспринимаемого художественного опыта и традиций русской поэзии обусловливали интенсивность нравствен­ных, жанровых, стилевых поисков. Обостренное внимание к духовно­му миру личности в ее связях с природой, обществом, историей вело к разнообразию лирических жанров и форм . В поэзии 1950-х - 1960-х годов видное место заняли различные виды философских, публици­стических, интимно-лирических стихотворений.

В стихах этих лет авторские размышления, сюжетно-повествова­тельные картины нередко предстают в формах лирического монолога или баллады (к примеру, у Асеева и Луговского), стихотворного рас­сказа и портрета (у Заболоцкого, Твардовского). Активно использу­ются и традиционные жанры, строфические формы, имеющие много­вековую историю . Например, в творчестве ряда поэтов старшего по­коления примечательна ориентация на развитие классических жанров оды и элегии . Таковы многие стихи поздней А. Ахматовой («Царско­сельская ода», «Мартовская элегия», «Приморский сонет»), П. Ан­токольского («Баллада о чудном мгновении», «Венок сонетов», «Старинный романс»), И. Сельвинского и др.

Естественное стремление к жанровому разнообразию заметно у Я. Смелякова –«Элегическое стихотворение» и «Ода русскому чело­веку», у А. Межирова – своеобразные формы баллады («Баллада о цирке», «Предвоенная баллада») и монолога («Монолог, обращен­ный к хирургу», «Монолог художницы»). Эти же жанры использует Е. Евтушенко: «монологи» самых различных персонажей – Тиля Уленшпигеля, американского поэта, бродвейской актрисы, доктора Спока и др., а также «баллады» о Муромце, штрафном батальоне, браконьерстве, нерпах, самородках и т. п. В книгах Р. Рождественско­го чаще встречаются формы «письма», «послания», «разговора»: «Париж, Франсуазе Саган», «Людям, чьих фамилий я не знаю», «Письмо московскому снегу», «Разговор с горой Карадаг», а в лирике Н. Рубцова – песня, элегия, посвящение : «Осенняя песня», «До­рожная элегия», «Посвящение другу».

Потребности самой жизни 1950-х–1960-х годов определили способы воплощения народной и человеческой судьбы, лично пере­житого опыта истории в большой поэтической форме.

В лиро-эпическом произведении – эпопее – была возмож­ность постановки важных социально-философских и нравственных проблем, осмысления исторических событий в их героико-трагедийном звучании, передачи сложности движения времени, создания психологически углубленного образа героя-современника. Создате­лями крупных полотен выступили А.А. Ахматова, В.А. Луговской, А.Т. Твардовский, Б.А. Ручьев и другие.

Крупнейшим явлением поэзии 1950-х - 1960-х годов стал лири­ческий эпос Александра Трифоновича Твардовского (1910 -1971). Его лирико-философская эпопея о современности и эпохе «За да­лью - даль» (1950-1960), сатирическая поэма- сказка «Теркин на том свете» (1954-1963) и лирико-трагедийная поэма-цикл «По праву памяти» (1966-1969) вместе составляют своеобразную по­этическую трилогию , с разных сторон раскрывающую исторические судьбы страны и народа, лирический образ человека середины столе­тия, 30 - 60-х годов. В своих лиро-эпических произведениях он по­стоянно испытывал новые возможности поэмного жанра.

Видное место в поэзии 50-х годов заняла «книга поэм» Владими­ра Александровича Луговского (1901 -1957) «Середина века» (1943-1957) –- самое большое его произведение, своеобразный итог творческого пути. Публикация ее в 1958 году (к сожалению, уже посмертная) была в то время несомненным событием. Она состоит из 27 поэм. Сам поэт определял ее как «автобиографию века», которая была пережита в душе рядового участника великих событий столе­тия» 2 . Лирический герой книги растет и развивается в столкновении с «невероятным многообразием действительности», он идет к творче­ской победе «над огромным то зловещим, то радостным миром» (Там же. С. 20).

Книга Луговского – многогеройна . Наряду с выделением целого ряда эпических, «объективированных» персонажей, основное в ней – это раздумья о судьбах времени, страны, мира. История наро­да, родины, человечества становится идейным и композиционным стержнем «Середины века». В книге как бы слышно биение «пульса истории». Поэт раскрывает движение времени, как сложный, драма­тический, противоречивый процесс, подводя нас вплотную к совре­менности и на основе осмысления исторического развития стремясь убедить в торжестве справедливости. «Вошла душа в большое время правды», – искренне верит он. Этот вывод возникает в результате художественно-философского постижения острейших противоречий века, включающих и «вечный спор / Между одной на свете единицей / И государством...»

Луговской пытается понять, постичь «трудную правду» о своей эпохе, при этом взять на себя ответственность за все больное и тяжкое в ней, «за муки и ошибки», но для него несомненна победа жизни, правды, человечности. Одна из завершающих книгу поэм – «Москва» – пронизана искренней устремленностью «к родному ленинскому свету», что в общем-то, можно сказать, отражало идеологические заблуждения поэта, однако в целом вполне вписывалось в тогдашнюю официальную установку на «восстановление ленинских норм жизни».

Написанная белым стихом, свободная и непринужденная в раз­вертывании мыслей-переживаний, книга Луговского сложна в жанрово-композиционном построении. Некоторые поэмы драматизиро­ваны по форме, как, например, «Новый год». Ряд из них построен по ассоциативному принципу и носит сказочно-фантастический характер («Сказка о сне», «Сказка о зеленых шарах»). В свою очередь «Лон­дон до утра» напоминает стихотворный очерк, лирическую запись пу­тевых впечатлений. Наконец, в поэме «Москва» отчетливо проступа­ет публицистическая тональность. Здесь лирический герой наиболее полно выражает свои идейно-философские взгляды.

Однако при всем разнообразии жанровых оттенков входящих в нее поэм «Середина века» художественно едина. В целом она остает­ся лирико-философской, раскрывая события и картины внешнего мира прежде всего в восприятии и размышлениях лирического героя. Этой цельности добивался сам Луговской, говоря, что здесь - «по­пытка обобщить время», «осмысливание мира». И если попытаться определить главное в жанре книги, учитывая ее сложность и много­гранность, то «Середину века» можно было бы считать своеобразной лирико-философской эпопеей с центральным, объединяющим пове­ствование образом лирического героя.

Особое место в поэзии тех лет занимал лирический эпос Анны Ах­матовой. В 50-60-е годы она завершает два крупнейших лиро-эпи­ческих произведения – поэму-цикл «Реквием» и «Поэму без героя» (1940-1965). В них отразились и по-своему неповторимо воплоти­лись главные пути и тенденции развития этого жанра в русской лите­ратуре середины века. Постижение трагических противоречий вре­мени, народной и человеческой судьбы, пережитых как свои личные, безысходные боль и горе, привело к созданию поэм, отмеченных глу­биной жизненной правды, высокой и сложной художественной цель­ностью.