Я помню чудное мгновенье: Передо мной явилась ты, Как мимолетное виденье, Как гений чистой красоты. В томленьях грусти безнадежной В тревогах шумной суеты, Звучал мне долго голос нежный И снились милые черты. Шли годы. Бурь порыв мятежный Рассеял прежние мечты, И я забыл твой голос нежный, Твой небесные черты. В глуши, во мраке заточенья Тянулись тихо дни мои Без божества, без вдохновенья, Без слез, без жизни, без любви. Душе настало пробужденье: И вот опять явилась ты, Как мимолетное виденье, Как гений чистой красоты. И сердце бьется в упоенье, И для него воскресли вновь И божество, и вдохновенье, И жизнь, и слезы, и любовь.

Стихотворение обращено к Анне Керн, которую Пушкин встретил задолго до своего вынужденного затворничества в Санкт-Петербурге в 1819 году. Она произвела на поэта неизгладимое впечатление. В следующий раз Пушкин и Керн увиделись только в 1825 году, когда она гостила в имении своей тётки Прасковьи Осиповой; Осипова была соседкой Пушкина и хорошей его знакомой. Считается, что новая встреча вдохновила Пушкина на создание эпохального стихотворения.

Главная тема стихотворения - любовь. Пушкин представляет ёмкий очерк своей жизни между первой встречей с героиней и настоящим моментом, косвенно упоминая основные события, произошедшие с биографическим лирическим героем: ссылка на юг страны, период горького разочарования в жизни, в который были созданы художественные произведения, проникнутые ощущениями неподдельного пессимизма («Демон», «Свободы сеятель пустынный»), подавленное настроение в период новой ссылки в родовое имение Михайловское. Однако вдруг наступает воскресение души, чудо возрождения жизни, обусловленное явлением божественного образа музы, которая приносит с собой прежнюю радость творчества и созидания, которая открывается автору в новом ракурсе. Именно в момент духовного пробуждения лирический герой вновь встречает героиню: «Душе настало пробужденье: И вот опять явилась ты…».

Образ героини существенно обобщён и максимально поэтизирован; он значительно отличается от того образа, который предстаёт на страницах пушкинских писем в Ригу и друзьям, созданных в период вынужденного времяпровождения в Михайловском. Вместе с тем неоправданна постановка знака равенства, равно как и отождествление «гения чистой красоты» с реальной биографической Анной Керн. На невозможность признания узко биографической подоплёки стихотворного послания указывает тематическая и композиционная схожесть с другим любовным поэтическим текстом под названием «К ней», созданного Пушкиным в 1817 году.

Здесь важно вспомнить об идее вдохновенья. Любовь для поэта ценна также и в смысле дарования творческого вдохновения, желания творить. В заглавной строфе описывается первая встреча поэта и его возлюбленной. Пушкин характеризует этот момент очень яркими, выразительными эпитетами («чудное мгновение», «мимолетнее виденье», «гений чистой красоты»). Любовь для поэта – это глубокое, искреннее, волшебное чувство, которое полностью захватывает его. Дальнейшие три строфы стихотворения описывают следующий этап в жизни поэта - его изгнание. Тяжелое время в судьбе Пушкина, полное жизненных испытаний, переживаний. Это время «томленья грусти безнадежной» в душе поэта. Расставание с его юношескими идеалами, этап взросления («Рассеял прежние мечты»). Возможно, были у поэта и моменты отчаяния («Без божества, без вдохновенья») Упоминается также о ссылке автора («В глуши, во мраке заточенья …»). Жизнь поэта словно замерла, потеряла смысл. Жанр – послание.

К 215-летию со дня рождения Анны Керн и 190-летию со дня создания пушкинского шедевра

«Гением чистой красоты» наречет ее Алек­сандр Пушкин, - ей посвятит бессмертные стихи… И напишет полные сарказма строки. «Как поживает подагра вашего супруга?.. Божественная, ради Бога, постарайтесь, чтобы он играл в карты и чтобы у него сде­лался приступ подагры, подагры! Это моя единственная надежда!.. Как можно быть вашим мужем? Этого я так же не могу себе вообразить, как не могу вообразить рая», – в отчаянии писал влюбленный Пушкин в августе 1825-го из своего Михайловского в Ригу красавице Анне Керн.

Девочке, нареченной Анной и появившейся на свет в феврале 1800 года в доме ее деда, орловского губернатора Ивана Петровича Вульфа, «под зеленым штофным балдахином с белыми и зелеными перьями страуса по углам», была уготована необычная судьба.

За месяц до своего семнадцатилетия Анна стала женой дивизионного генера­ла Ермолая Федоровича Керна. Супругу шел пятьдесят третий год. Замужество без любви не при­несло счастья. «Его (мужа) невозможно любить, мне не дано даже утешения уважать его; скажу прямо – я почти ненавижу его», – лишь дневнику могла поверить юная Анна горечь своего сердца.

В начале 1819 года генерал Керн (справедливости ради, нельзя не упомянуть о его боевых заслугах: не раз являл он своим солдатам образцы воинской доблести и на Бородинском поле, и в знаменитой «Битве народов» под Лейпцигом) прибыл в Петербург по делам службы. Вместе с ним приехала и Анна. Тогда же в доме своей родной тетки Елизаветы Марковны, урожденной Полторацкой, и ее супруга Алексея Николаевича Оленина, президента Академии художеств, она впервые встретилась с поэтом.

Был шумный и веселый вечер, молодежь забавля­лась играми в шарады, и в одной из них царицу Клеопатру представляла Анна. Девят­надцатилетний Пушкин не мог удержать­ся от комплиментов в ее честь: «Позволи­тельно ли быть столь прелестной!». Несколько шутливых фраз в ее адрес молодая красавица сочла дерзкими…

Им суждено было встретиться лишь че­рез шесть долгих лет. В 1823-м Анна, бро­сив мужа, уехала к родителям в Полтав­скую губернию, в Лубны. А вскоре стала любовницей богатого полтавского поме­щика Аркадия Родзянко, поэта и приятеля Пушкина по Петербургу.

С жадностью, как вспоминала Анна Керн позже, она прочи­тала все известные тогда пушкинские сти­хи и поэмы и, «восхищенная Пушкиным», мечтала встретиться с ним.

В июне 1825 года по пути в Ригу (Анна задумала примириться с супругом) она неожиданно заехала в Тригорское к тетуш­ке Прасковье Александровне Осиповой, частым и желанным гостем коей был ее сосед Александр Пушкин.

У тетушки Анна впервые услышала, как Пушкин читал «своих Цыган», и буквально «истаивала от наслаждения» и от дивной поэмы, и от самого голоса поэта. Она сохранила свои удиви­тельные воспоминания о той чудесной поре: «…Я никогда не забуду того восторга, который охватил мою душу. Я была в упое­нии...».

А спустя несколько дней все семейство Осиповых-Вульф на двух экипажах отправилось с ответным визитом в соседнее Михайловское. Вместе с Анной Пушкин бродил по аллеям старого заросшего сада, и эта незабываемая ночная прогулка стала одним из любимых воспоминаний поэта.

«Каждую ночь гуляю я по своему саду и говорю себе: здесь была она… камень, о который она споткнулась, лежит на моем столе возле ветки увядшего гелиотропа. Наконец я много пишу стихов. Все это, если хотите, крепко похоже на любовь». Как больно было читать эти строки бедной Анне Вульф, адресованные другой Анне, – ведь она так пылко и безнадежно любила Пушкина! Пушкин писал из Михайловского в Ригу Анне Вульф в надежде, что та передаст эти строки своей замужней кузине.

«Ваш приезд в Тригорское оставил во мне впечатление более глубокое и мучительное, чем то, которое некогда произвела на меня встреча наша у Олениных, – признается красавице поэт, – лучшее, что я могу сделать в моей печальной деревенской глуши, – это стараться не думать больше о вас. Если бы в душе вашей была хоть капля жалости ко мне, вы тоже должны были бы пожелать мне этого…».

И Анна Петровна никогда не забудет той лунной июльской ночи, когда гуляла с по­этом по аллеям Михайловского сада...

А на следующее утро Анна уезжала, и Пушкин пришел проводить ее. «Он пришел утром и на прощанье принес мне экземпляр II главы «Онегина», в неразрезанных листках, меж­ду которыми я нашла вчетверо сложенный почтовый лист бумаги со стихами…».

Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.

В томленьях грусти безнадежной,
В тревогах шумной суеты,
Звучал мне долго голос нежный

И снились милые черты.

Шли годы. Бурь порыв мятежный

Рассеял прежние мечты,
И я забыл твой голос нежный,
Твои небесные черты.

В глуши, во мраке заточенья

Тянулись тихо дни мои

Без божества, без вдохновенья,
Без слез, без жизни, без любви.

Душе настало пробужденье:
И вот опять явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.

И сердце бьется в упоенье,
И для него воскресли вновь

И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь.

Потом, как вспоминала Керн, поэт выхватил у нее свой «поэтический подарок», и ей на­силу удалось вернуть стихи.

Много позже Михаил Глинка положит пушкинские стихи на музыку и посвятит романс любимой – Екатерине Керн, дочери Анны Петровны. Но Екатерине не суждено будет носить фамилию гениального композитора. Она предпочтет иного мужа – Шокальского. И сын, появившийся на свет в том супружестве, океанограф и путешественник Юлий Шокальский прославит свою фамилию.

И еще одна удивительная связь прослеживается в судьбе внука Анны Керн: он станет другом сына поэта Григория Пушкина. И всю жизнь будет гордиться своей незабвенной бабушкой – Анной Керн.

Ну а как сложилась судьба самой Анны? Примирение с мужем было недолгим, и вскоре она окончательно порывает с ним. Жизнь ее изобилует многими любовными приключениями, в числе ее поклонников – Алексей Вульф и Лев Пушкин, Сергей Соболевский и барон Вревский... Да и сам Александр Сергеевич отнюдь не поэтически сообщил о победе над доступной красавицей в известном письме к приятелю Соболевскому. «Боже­ственная» непостижимым образом транс­формировалась в «вавилонскую блудницу»!

Но даже многочисленные романы Анны Керн не переставали удивлять прежних любовников ее трепетным благоговением «перед святынею любви». «Вот завидные чувства, которые никогда не стареют! – искренне восклицал Алексей Вульф. – После столь многих опытностей я не предполагал, что еще возможно ей себя об­манывать...».

И все же судьба была милостива к этой удивительной женщине, одаренной при рождении немалыми талантами и испытавшей в жизни не одни лишь наслаждения.

В сорокалетнем возрасте, в пору зрелой кра­соты, Анна Петровна встретила свою насто­ящую любовь. Ее избранником стал выпускник кадетского корпуса, двадцати­летний артиллерийский офицер Александр Васильевич Марков-Виноградский.

Анна Петровна обвенчалась с ним, совершив, по мнению ее отца, безрассудный поступок: выш­ла замуж за бедного молодого офицера и лишилась большой пенсии, что полагалась ей как вдове генерала (супруг Анны умер в феврале 1841 года).

Молодой муж (а он приходился супруге троюродным братом) любил свою Анну нежно и самозабвенно. Вот образец восторженного преклонения перед любимой женщиной, милый в своей безыскусности и искренности.

Из дневника А.В. Маркова-Виноградского (1840 г.): «У моей душечки глаза карие. Они в чудной своей красе роскошествуют на круглом личике с веснушками. Волоса этот шелк каштановый, ласково обрисовывает его и оттеняет с особой любовью… Маленькие ушки, для которых дорогие серьги лишнее украшение, они так богаты изяществом, что залюбуешься. А носик такой чудесный, что прелесть!.. И все это, полное чувств и утонченной гармонии, составляет личико моей прекрасной».

В том счастливом союзе родился сын Александр. (Много позже Аглая Александровна, урожденная Маркова-Виноградская, подарит Пушкинскому Дому бесценную реликвию – миниатюру, запечатлевшую милый облик Анны Керн, ее родной бабушки).

Супруги прожили вместе долгие годы, терпя нужду и бедствия, но не переставая нежно любить друг дру­га. И скончались почти в одночасье, в 1879-м недобром году…

Анне Петровне суждено было пережить обожаемого мужа всего лишь на четыре месяца. И словно ради того, чтобы однажды майским утром, всего за несколь­ко дней до кончины, под окном своего московского дома на Тверской-Ямской услышать силь­ный шум: шестнадцать лошадей, запря­женных цугом, по четыре в ряд, тащили огромную платформу с гранитной глыбой – пьедесталом будущего памятника Пушкину.

Узнав причину необычного уличного шума, Анна Петровна облегченно вздохнула: «А, наконец-то! Ну, слава Богу, давно пора!..».

Осталась жить легенда: будто бы траурный кортеж с телом Анны Керн встретился на своем скорбном пути с бронзовым памятником Пушкину, ко­торый везли на Тверской бульвар, к Страстному монастырю.

Так в последний раз они повстречались,

Ничего не помня, ни о чем не печалясь.

Так метель крылом своим безрассудным

Осенила их во мгновении чудном.

Так метель обвенчала нежно и грозно

Смертельный прах старухи с бессмертной бронзой,

Двух любовников страстных, отплывающих розно,

Что простились рано и встретились поздно.

Явление редкостное: и после смерти Анна Керн вдохновляла поэтов! И доказательство тому – эти строки Павла Антокольского.

…Минул год после кончины Анны.

«Теперь уже смолкли печаль и слёзы, и любящее сердце перестало уже страдать, – сетовал князь Н.И. Голицын. – Помянем покойную сердечным словом, как вдохновлявшую гения-поэта, как давшую ему столько «чудных мгновений». Она много любила, и лучшие наши таланты были у ног её. Сохраним же этому «гению чистой красоты» благодарную память за пределами его земной жизни».

Биографические подробности жизни уже не столь и важны для земной женщины, обратившейся в Музу.

Последний свой приют Анна Пет­ровна нашла на погосте сельца Прутня Тверской губернии. На бронзовой «странице», впаянной в могильный камень, выбиты бессмертные строки:

Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты...

Мгновение – и вечность. Как близки эти, казалось бы, несоизмеримые понятия!..

«Прощайте! Сейчас ночь, и ваш образ встает передо мной, такой печальный и сладострастный: мне чудится, что я вижу ваш взгляд, ваши полуоткрытые уста.

Прощайте – мне чудится, что я у ваших ног… – я отдал бы всю свою жизнь за миг действительности. Прощайте…».

Странное пушкинское – то ли признание, то ли прощание.

Специально для Столетия

Стихотворение «К***», которое чаще называют «Я помню чудное мгновенье…» по первой строке, А.С. Пушкин написал в 1825 году, когда во второй раз за свою жизнь встретился с Анной Керн. Впервые они увидели друг друга в 1819 году у общих знакомых в Санкт-Петербурге. Анна Петровна очаровала поэта. Он пытался привлечь к себе ее внимание, однако ему это слабо удавалось – на тот момент он всего два года как окончил лицей и был малоизвестен. Шесть лет спустя, вновь увидев столь впечатлившую его когда-то женщину, поэт создает бессмертное произведение и посвящает его ей. Анна Керн писала в своих воспоминаниях, что в день перед ее отъездом из имения Тригорское, где она гостила у родственницы, Пушкин передал ей рукопись . В ней она и нашла листок со стихами. Внезапно поэт забрал листок, и ей потребовалось немало времени на уговоры, чтобы вернуть стихи обратно. Позже она передала автограф Дельвигу, который в 1827 году опубликовал произведение в сборнике «Северные цветы». Текст стиха, написанный четырехстопным ямбом, благодаря преобладанию сонорных согласных приобретает плавное звучание и меланхоличное настроение.
К ***

Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.

В томленьях грусти безнадежной,
В тревогах шумной суеты,
Звучал мне долго голос нежный
И снились милые черты.

Шли годы. Бурь порыв мятежный
Рассеял прежние мечты,
И я забыл твой голос нежный,
Твои небесные черты.

В глуши, во мраке заточенья
Тянулись тихо дни мои
Без божества, без вдохновенья,
Без слез, без жизни, без любви.

Душе настало пробужденье:
И вот опять явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.

Анна Керн: Жизнь во имя любви Сысоев Владимир Иванович

«ГЕНИИ ЧИСТОЙ КРАСОТЫ»

«ГЕНИИ ЧИСТОЙ КРАСОТЫ»

«На другой день я должна была уехать в Ригу вместе с сестрою Анной Николаевной Вульф. Он пришёл утром и на прощание принёс мне экземпляр второй главы „Онегина“ {30} , в неразрезанных листах, между которых я нашла вчетверо сложенный почтовый лист бумаги со стихами:

Я помню чудное мгновенье;

Передо мной явилась ты,

Как мимолётное виденье,

Как гений чистой красоты.

В томленьях грусти безнадежной,

В тревогах шумной суеты,

И снились милые черты.

Шли годы. Бурь порыв мятежный

Рассеял прежние мечты,

Твои небесные черты.

В глуши, во мраке заточенья

Тянулись тихо дни мои

Без божества, без вдохновенья,

Без слёз, без жизни, без любви.

Душе настало пробужденье:

И вот опять явилась ты,

Как мимолётное виденье,

Как гений чистой красоты.

И сердце бьётся в упоенье,

И для него воскресли вновь

И божество, и вдохновенье,

И жизнь, и слёзы, и любовь!

Когда я собиралась спрятать в шкатулку поэтический подарок, он долго на меня смотрел, потом судорожно выхватил и не хотел возвращать; насилу выпросила я их опять; что у него промелькнуло тогда в голове, не знаю».

Какие чувства владели тогда поэтом? Смущение? Волнение? Может быть, сомнение или даже раскаяние?

Было ли это стихотворение результатом мгновенного увлечения – или поэтическим озарением? Велика тайна гениальности… Всего лишь гармоничное сочетание нескольких слов, а при их звучании в нашем воображении сразу возникает, словно материализуясь из воздуха, лёгкий женский образ, полный чарующей прелести… Поэтическое любовное послание в вечность…

Многие литературоведы подвергли это стихотворение самому тщательному разбору. Споры о различных вариантах его толкования, начавшиеся на заре XX века, ведутся до сих пор и, вероятно, ещё будут продолжаться.

Некоторые исследователи творчества Пушкина считают это стихотворение просто озорной шуткой поэта, решившего из одних только штампов русской романтической поэзии первой трети XIX века создать шедевр любовной лирики. Ведь из ста трёх его слов более шестидесяти являются затёртыми банальностями («голос нежный», «порыв мятежный», «божество», «небесные черты», «вдохновенье», «сердце бьётся в упоенье» и т. д.). Не будем серьёзно относиться к такому взгляду на шедевр.

По мнению большинства пушкинистов, выражение «гений чистой красоты» – это открытая цитата из стихотворения В. А. Жуковского «Лалла–Рук»:

Ах! Не с нами обитает

Гений чистой красоты;

Лишь порой он навещает

Нас с небесной высоты;

Он поспешен, как мечтанье,

Как воздушный утра сон;

И в святом воспоминанье

Не разлучен с сердцем он!

Он лишь в чистые мгновенья

Бытия бывает к нам

И приносит откровенья,

Благотворные сердцам.

Для Жуковского эта фраза была связана с целым рядом символических образов – призрачного небесного виденья, «поспешного, как мечтанье», с символами упования и сна, с темой «чистых мгновений бытия», отрыва сердца от «темной области земной», с темой вдохновения и откровений души.

Но Пушкин, вероятно, этого стихотворения не знал. Написанное к празднику, данному в Берлине 15 января 1821 года прусским королём Фридрихом по случаю приезда из России его дочери Александры Фёдоровны – супруги великого князя Николая Павловича, оно появилось в печати только в 1828 году. Жуковский его Пушкину не присылал.

Однако все образы, символически сконцентрированные во фразе «гений чистой красоты», опять появляются у Жуковского в стихотворении «Я Музу юную, бывало» (1823), но уже в иной экспрессивной атмосфере – ожидания «даро–вателя песнопений», тоски по гению чистой красоты – при мерцании его звезды.

Я Музу юную, бывало,

Встречал в подлунной стороне,

И Вдохновение летало

С небес, незваное, ко мне;

На всё земное наводило

Животворящий луч оно -

И для меня в то время было

Жизнь и Поэзия одно.

Но дарователь песнопений

Меня давно не посещал;

Его желанного возврата

Дождаться ль мне когда опять?

Или навек моя утрата

И вечно арфе не звучать?

Но всё, что от времён прекрасных,

Когда он мне доступен был,

Всё, что от милых тёмных, ясных

Минувших дней я сохранил -

Цветы мечты уединенной

И жизни лучшие цветы, -

Кладу на твой алтарь священный,

О Гений чистой красоты!

Жуковский снабдил символику, связанную с «гением чистой красоты», своим комментарием. В основе его лежит понятие прекрасного. «Прекрасное… не имеет ни имени, ни образа; оно посещает нас в лучшие минуты жития»; «оно является нам только минутами, для того единственно, чтобы нам сказаться, оживить нас, возвысить нашу душу»; «прекрасно только то, чего нет»… Прекрасное сопряжено с грустью, со стремлением «к чему–то лучшему, тайному, далёкому, что с ним соединяется и что для тебя где–то существует. И это стремление есть одно из невыразимейших доказательств бессмертия души».

Но, скорее всего, как впервые отметил в 1930–х годах известный филолог академик В. В. Виноградов, образ «гений чистой красоты» возник в поэтическом воображении Пушкина в это время не столько в непосредственной связи со стихотворением Жуковского «Лалла–Рук» или «Я Музу юную, бывало», сколько под впечатлением его статьи «Рафаэлева Мадонна (Из письма о Дрезденской галерее)», напечатанной в «Полярной звезде на 1824 год» и воспроизводившей распространённую в то время легенду о создании знаменитой картины «Сикстинская мадонна»: «Сказывают, что Рафаэль, натянув полотно своё для этой картины, долго не знал, что на нём будет: вдохновение не приходило. Однажды он заснул с мыслию о Мадонне, и верно какой–нибудь ангел разбудил его. Он вскочил: она здесь, закричав, он указал на полотно и начертил первый рисунок. И в самом деле, это не картина, а видение: чем долее глядишь, тем живее уверяешься, что перед тобою что–то неестественное происходит… Здесь душа живописца… с удивительною простотою и легкостью, передала холстине то чудо, которое во внутренности её совершилось… Я… ясно начал чувствовать, что душа распространялась… Она была там, где только в лучшие минуты жизни быть может.

Гений чистой красоты был с нею:

Он лишь в чистые мгновенья

Бытия слетает к нам

И приносит нам виденья,

Недоступные мечтам.

…И точно приходит на мысль, что эта картина родилась в минуту чуда: занавес развернулся, и тайна неба открылась глазам человека… Всё, и самый воздух, обращается в чистого ангела в присутствии этой небесной, мимоидущей девы».

Альманах «Полярная звезда» со статьёй Жуковского привёз в Михайловское А. А. Дельвиг в апреле 1825 года, незадолго до приезда в Тригорское Анны Керн, и после прочтения этой статьи образ Мадонны прочно обосновался в поэтическом воображении Пушкина.

«Но Пушкину была чужда морально–мистическая основа этой символики, – заявляет Виноградов. – В стихотворении „Я помню чудное мгновенье“ Пушкин воспользовался символикой Жуковского, спустив её с неба на землю, лишив её религиозно–мистической основы…

Пушкин, сливая с образом поэзии образ любимой женщины и сохраняя большую часть символов Жуковского, кроме религиозно–мистических

Твои небесные черты…

Тянулись тихо дни мои

Без божества, без вдохновенья…

И для него воскресли вновь

И божество, и вдохновенье…

строит из этого материала не только произведение новой ритмической и образной композиции, но и иного смыслового разрешения, чуждого идейно–символической концепции Жуковского».

Не надо забывать, что Виноградов сделал такое заявление в 1934 году. Это был период широкой антирелигиозной пропаганды и торжества материалистического взгляда на развитие человеческого общества. На протяжении ещё полувека советские литературоведы не касались религиозной темы в творчестве А. С. Пушкина.

Строки «в молчаньи грусти безнадежной», «в дали, во мраке заточенья» очень созвучны «Эде» Е. А. Баратынского; Некоторые рифмы Пушкин позаимствовал у себя самого – из письма Татьяны к Онегину:

И в это самое мгновенье

Не ты ли, милое виденье…

И здесь нет ничего удивительного – творчество Пушкина насыщено литературными реминисценциями и даже прямыми цитатами; однако, используя понравившиеся строки, поэт преображал их до неузнаваемости.

По мнению выдающегося русского филолога и пушкиниста Б. В. Томашевского, это стихотворение, несмотря на то, что рисует идеализированный женский образ, несомненно, связано с А. П. Керн. «Недаром оно в самом заголовке „К***" адресовано любимой женщине, хотя бы и изображённой в обобщённом образе идеальной женщины“.

На это указывает и собственноручно составленный Пушкиным список стихотворений 1816-1827 годов (он сохранился среди его бумаг), которые поэт не включил в издание 1826 года, но намеревался ввести в своё двухтомное собрание стихотворений (оно вышло в 1829 году). Стихотворение «Я помню чудное мгновенье… » здесь имеет заголовок «К А. П. К[ерн], прямо указывающий на того, кому оно посвящено.

Доктор филологических наук Н. Л. Степанов изложил сформировавшееся ещё в пушкинские времена и ставшее хрестоматийным толкование этого произведения: «Пушкин, как всегда, исключительно точен в своих стихах. Но, передавая фактическую сторону встреч с Керн, он создаёт произведение, раскрывающее и внутренний мир самого поэта. В тиши михайловского уединения встреча с А. П. Керн вызвала в ссыльном поэте и воспоминания о недавних бурях его жизни, и сожаление об утраченной свободе, и радость встречи, преобразившей его однообразные будни, и, прежде всего, радость поэтического творчества».

Другой исследователь, Е. А. Маймин, особенно отметил музыкальность стихотворения: «Это как бы музыкальная композиция, заданная одновременно и реальными событиями в жизни Пушкина, и идеальным образом „гения чистой красоты“, заимствованным из поэзии Жуковского. Известная идеальность в решении темы не отменяет, однако, живой непосредственности в звучании стихотворения и в его восприятии. Это ощущение живой непосредственности идёт не столько от сюжета, сколько от увлекающей, единственной в своем роде музыки слов. В стихотворении много музыки: певучей, длящейся во времени, протяжной музыки стиха, музыки чувства. И как в музыке, в стихотворении выступает не прямой, не предметно ощутимый образ любимой – а образ самой любви. Стихотворение строится на музыкальных вариациях ограниченного круга образов–мотивов: чудное мгновенье – гений чистой красоты – божество – вдохновенье. Сами по себе эти образы не содержат ничего непосредственного, конкретного. Все это из мира отвлечённых и высоких понятий. Но в общем музыкальном оформлении стихотворения они становятся живыми понятиями, живыми образами».

Профессор Б. П. Городецкий в своём академическом издании «Лирика Пушкина» писал: «Загадка данного стихотворения состоит в том, что всё известное нам о личности А. П. Керн и об отношении к ней Пушкина, несмотря на весь огромный пиетет женщины, оказавшейся в состоянии вызвать в душе поэта чувство, ставшее основой невыразимо прекрасного произведения искусства, ни в какой мере и ни в какой степени не приближает нас к постижению той тайны искусства, которая делает это стихотворение типическим для великого множества аналогичных ситуаций и способным облагораживать и овевать красотой чувства миллионов людей…

Внезапное и кратковременное появление «мимолетного виденья» в образе «гения чистой красоты», мелькнувшего среди мрака заточенья, когда дни поэта тянулись «без слёз, без жизни, без любви», могло воскресить в его душе «и божество, и вдохновенье, / И жизнь, и слёзы, и любовь» только в том случае, когда всё это было уже пережито им ранее. Taкогo рода переживания имели место в первый период ссылки Пушкина – они–то и создали тот его душевный опыт, без которого немыслимо было появление впоследствии и «Прощания», и таких потрясающих проникновений в глубины человеческого духа, как «Заклинание» и «Для берегов отчизны дальной». Они создали и тот душевный опыт, без которого не могло появиться и стихотворение «Я помню чудное мгновенье».

Не следует понимать всё это слишком упрощённо, в том смысле, что для создания стихотворения реальный образ А. П. Керн и отношения к ней Пушкина были мало существенны. Без них, разумеется, не было бы и стихотворения. Но стихотворения в том его виде, в каком оно существует, не было бы и в том случае, если бы встрече с А. П. Керн не предшествовало прошлое Пушкина и весь тяжёлый опыт его изгнания. Реальный образ А. П. Керн как бы вновь воскресил душу поэта, раскрыл перед ним красоту не только безвозвратно ушедшего прошлого, но и настоящего, о чём прямо и точно сказано в стихотворении:

Душе настало пробужденье.

Именно поэтому проблему стихотворения «Я помню чудное мгновенье» следует решать, как бы повернув её другой стороной: не случайная встреча с А. П. Керн пробудила душу поэта и заставила минувшее оживиться в новой красе, а, наоборот, тот процесс оживления и восстановления душевных сил поэта, который начался несколько ранее, полностью обусловил и все основные характерные особенности и внутреннее содержание стихотворения, вызванного встречей с А. П. Керн».

Литературовед А. И. Белецкий более 50 лет назад впервые робко высказал мысль, что главный герой этого стихотворения – вовсе не женщина, а поэтическое вдохновение. «Совершенно второстепенным, – писал он, – нам представляется вопрос об имени реальной женщины, которая вознесена затем на высоту поэтического создания, где реальные черты её исчезли, а сама она стала обобщением, ритмически упорядоченным словесным выражением некоей общей эстетической идеи… Любовная тематика в данном стихотворении явно подчинена другой, философско–психологической тематике, и основной его темой является тема о разных состояниях внутреннего мира поэта в соотношениях этого мира с действительностью».

Дальше всех в отождествлении образа Мадонны и «гения чистой красоты» в данном стихотворении с личностью Анны Керн пошёл профессор М. В. Строганов: «Стихотворение „Я помню чудное мгновенье…“ было написано, очевидно, в одну ночь – с 18 на 19 июля 1825 года, после совместной прогулки Пушкина, Керн и Вульфов в Михайловском и накануне отъезда Керн в Ригу. Во время прогулки Пушкин, по воспоминаниям Керн, говорил о их „первой встрече у Олениных, выражался о ней восторженно и в конце разговора сказал: <…>. Вы выглядели такой невинной девочкой…“ Всё это входит в то воспоминание о „чудном мгновенье“, которому и посвящена первая строфа стихотворения: и сама первая встреча, и образ Керн – „невинной девочки“ (virginal). Ho это слово – virginal – означает по–французски и Богоматерь, Непорочную Деву. Так происходит невольное сравнение: „как гений чистой красоты“. А на другой день утром Пушкин принёс Керн стихотворение… Утро оказалось мудренее вечера. Что–то смутило Пушкина в Керн, когда он ей передавал свои стихи. Видимо, усомнился он: сможет ли она быть этим идеальным образцом? Явится ли она им? – И захотел отобрать стихи. Не удалось забрать, и Керн (именно потому, что она не была такой женщиной) напечатала их в альманахе Дельвига. Всю последующую „похабную“ переписку Пушкина с Керн можно, очевидно, рассматривать и как психологическую месть адресату стихотворения за свою излишнюю поспешность и возвышенность послания».

Рассматривавший в 1980–х годах это стихотворение с религиозно–философской точки зрения литературовед С. А. Фомичёв увидел в нём отражение эпизодов не столько реальной биографии поэта, сколько биографии внутренней, «трёх последовательных состояний души» . Именно с этого времени наметился ярко выраженный философский взгляд на это произведение. Доктор филологических наук В. П. Грех–нев, исходя из метафизических представлений пушкинской эпохи, трактовавшей человека как «малую вселенную», устроенную по закону всего мироздания: трёх–ипостасное, подобное Богу существо в единстве земной оболочки («тела»), «души» и «божественного духа», увидел в «чудном мгновении» Пушкина «всеобъемлющую концепцию бытия» и вообще «всего Пушкина». Тем не менее оба исследователя признавали «живую обусловленность лирического начала стихотворения реальным источником вдохновения» в лице А. П. Керн.

Профессор Ю. Н. Чумаков обратился не к содержанию стихотворения, а к его форме, конкретно – к пространственно–временному развитию сюжета. Он утверждал, что «смысл стихотворения неотделим от формы его выражения…» и что «форма» как таковая «сама… выступает как содержание…». По мнению Л. А. Перфильевой, автора последнего по времени комментария к этому стихотворению, Чумаков «разглядел в стихотворении вневременное и бесконечное космическое коловращение самостоятельной Пушкинской Вселенной, созданной вдохновением и творческой волей поэта».

Ещё один исследователь поэтического наследия Пушкина С. Н. Бройтман выявил в этом стихотворении «линейную бесконечность смысловой перспективы». Та же Л. А. Перфильева, тщательно изучив его статью, констатировала: «Выделив „две системы смыслов, два сюжетно–образных ряда“, он допускает и их „вероятную множественность“; в качестве важного компонента сюжета исследователь предполагает „провиденциальность“ {31} ».

Теперь познакомимся с довольно оригинальной точкой зрения самой Л. А. Перфильевой, базирующейся также на метафизическом подходе к рассмотрению и этого, и многих других произведений Пушкина.

Абстрагировавшись от личности А. П. Керн как вдохновительницы поэта и адресата этого стихотворения и вообще от биографических реалий и исходя из того, что основные цитаты стихотворения Пушкина заимствованы из поэзии В. А. Жуковского, у которого образ «Лаллы–Рук» (впрочем, как и другие образы его романтических произведений) предстаёт в качестве неземной и нематериальной субстанции: «призрак», «видение», «грёза», «милый сон», исследовательница утверждает, что пушкинский «гений чистой красоты» является в своей метафизической реальности «посланника Небес» как таинственный посредник между авторским «я» поэта и некой потусторонней, высшей сущностью – «божеством». Она считает, что под авторским «я» в стихотворении подразумевается Душа поэта. А «мимолётное виденье» Душе поэта «гения чистой красоты» – это «момент Истины», божественное Откровение, мгновенной вспышкой озаряющее и пронизывающее Душу благодатью божественного Духа. В «томленьи грусти безнадежной» Перфильева видит мучительность пребывания души в телесной оболочке, во фразе «звучал мне долго голос нежный» – архетипическую, первичную память души о Небе. Следующие две строфы «рисуют Бытие как таковое, отмеченное утомительной для души продолжительностью». Между четвёртой и пятой строфами незримо явлены провиденциальность или «Божественный глагол», в результате которого «Душе настало пробужденье». Именно здесь, в промежутке этих строф, помещается «незримая точка, создающая внутреннюю симметрию циклически замкнутой композиции стихотворения. Одновременно она является точкой поворота–возврата, с которой „пространство–время“ малой пушкинской Вселенной вдруг поворачивает, начиная течь себе навстречу, возвращаясь от земной реальности к небесному идеалу. Пробужденная Душа вновь обретает способность восприятия божества. И это акт её второго рождения – возвращение к божественной первооснове – «Воскресение». <…> Это обретение Истины и возвращение в Рай…

Усиление звучания последней строфы стихотворения знаменует всю полноту Бытия, торжество восстановленной гармонии «малой вселенной» – тела, души и духа человека вообще или лично самого поэта–автора, то есть «всего Пушкина».

Подводя итог своему анализу пушкинского произведения, Перфильева предполагает, что его, «независимо от той роли, которую сыграла в его создании А. П. Керн, можно рассматривать в контексте философской лирики Пушкина, наряду с такими стихотворениями, как „Поэт“ (которое, по мнению автора статьи, посвящено природе вдохновения), „Пророк“ (посвящено провиденциальности поэтического творчества) и „Я памятник себе воздвиг нерукотворный…“ (посвящено нетленности духовного наследия). В их ряду „Я помню чудное мгновенье…“ действительно, как уже отмечалось – стихотворение о „всей полноте Бытия“ и о диалектике души человека; и о „человеке вообще“, как о Малой Вселенной, устроенной по законам мироздания».

Кажется, предвидя возможность появления такой чисто философской трактовки пушкинских строк, уже упоминавшийся Н. Л. Степанов писал: «В таком истолковании стихотворение Пушкина лишается своей жизненной конкретности, того чувственно–эмоционального начала, которое так обогащает пушкинские образы, придаёт им земной, реалистический характер. Ведь если отказаться от этих конкретно–биографических ассоциаций, от биографического подтекста стихотворения, то образы Пушкина потеряют своё жизненное наполнение, превратятся в условно–романтические символы, означающие лишь тему творческого вдохновения поэта. Пушкина мы тогда можем подменить Жуковским с его отвлечённым символом „гения чистой красоты“. Этим обед–нится реализм стихотворения поэта, оно лишится тех красок и оттенков, которые так важны для пушкинской лирики. Сила и пафос пушкинского творчества в слиянии, в единстве отвлечённого и реального».

Но даже пуская в ход сложнейшие литературно–философские построения, трудно оспорить утверждение Н. И. Черняева, сделанное спустя 75 лет после создания этого шедевра: «Своим посланием «К***" Пушкин обессмертил её (А. П. Керн. – В. С.) так же, как Петрарка обессмертил Лауру, а Данте – Беатриче. Пройдут века, и когда множество исторических событий и исторических деятелей будут забыты, личность и судьба Керн, как вдохновительницы пушкинской музы, будет возбуждать большой интерес, вызывать споры, предположения и воспроизводиться романистами, драматургами, живописцами».

Из книги Вольф Мессинг. Драма жизни великого гипнотизера автора Димова Надежда

100 тысяч – по чистой бумажке Наступил следующий день, и наш герой оказался опять перед взором высочайшего. На сей раз хозяин был не один: возле него сидел толстенький человечек с длинным хрящеватым носом и в пенсне.– Ну что же, Вольф, продолжим. Я слышал, вы хорошо умеете

Из книги Тайны Монетного двора. Очерки истории фальшивомонетничества с древнейших времен и до наших дней автора Польской Г Н

ОДИНОКИЕ «ГЕНИИ» В одной из картинных галерей США можно увидеть ничем, в сущности, не приметную картину. За столом сидит семья: муж, жена и дочь, а рядом со столом видно лицо мальчика-слуги. Семья чинно пьет чай, и муж держит в правой руке по-московски, как блюдце, чашку. У

Из книги Режиссерские уроки К. С. Станиславского автора Горчаков Николай Михайлович

ПЬЕСА О ГЕНИИ Последний раз я встретился с Константином Сергеевичем, как руководителем новой постановки, при работе над пьесой М. А. Булгакова «Мольер».М. А. Булгаков написал эту пьесу и отдал театру в 1931 году. К работе же над ней театр приступил в 1934. Пьеса рассказывает о

Из книги Повседневная жизнь российского спецназа автора Дегтярева Ирина Владимировна

По чистой воде Полковник милиции Алексей Владимирович Кузьмин служил в СОБРе РУБОП по Московской области с 1995 по 2002 год, был командиром отделения. В 2002 году Кузьмин возглавил ОМОН на воздушном и водном транспорте. В 2004 году Владимир Алексеевич был назначен начальником

Из книги 100 великих оригиналов и чудаков автора

Гении-оригиналы Гении, выходившие за пределы обыденного, нередко выглядят чудаками и оригиналами. Чезаре Ломброзо, о котором уже была речь, сделал радикальный вывод: «Не подлежит никакому сомнению, что между помешанным во время припадка и гениальным человеком,

Из книги Откровение автора Климов Григорий Петрович

Из книги Вернадский автора Баландин Рудольф Константинович

Гены и гении Почему некоторые люди наделены острым умом, тонкой интуицией, вдохновением? Это особый дар, унаследованный от предков примерно так же, как наследуются дедушкин нос, мамины глаза? Результат упорного труда? Игра случая, поднимающего кого-то выше других, подобно

Из книги Сочинения автора Луцкий Семен Абрамович

«Творцы искусств и гении науки…» Творцы искусств и гении науки, Избранники среди земных племен, Вы прожили положенные муки, Вам - в памяти народной Пантеон… Но есть другой… Он страшен меж домами. Туда я шел, подавлен и смущен… К бессмертью путь, он выложен торцами И

Из книги Легкое бремя автора Киссин Самуил Викторович

«Чистой к Жениху горя любовью…» Чистой к Жениху горя любовью, Вечной ризой блещет сонм подруг. - К твоему склонюсь я изголовью, Мой земной непозабытый друг. Ветерок - мое дыханье - тише Веет вкруг любимого чела. Может быть, Эдмонд во сне услышит Ту, что им живет, как и

Из книги Наш влюбленный Пушкин автора Егорова Елена Николаевна

Образ «гения чистой красоты» Встреча с Анной, пробудившееся нежное чувство к ней вдохновили поэта на стихотворение, увенчавшее его многолетние творческие поиски на тему возрождения души под влиянием явления красоты и любви. Он шёл к этому с юных лет, сочиняя стихи

Из книги «Приют задумчивых дриад» [Пушкинские усадьбы и парки] автора Егорова Елена Николаевна

Из книги Говорят что здесь бывали… Знаменитости в Челябинске автора Боже Екатерина Владимировна

Из вундеркиндов в гении Родился будущий композитор 11 апреля 1891 года на Украине, в селе Сонцовка Екатеринославской губернии (ныне село Красное Донецкой области). Его отец Сергей Алексеевич был агрономом из мелкопоместных дворян, а мать Мария Григорьевна (урожденная

Из книги Художники в зеркале медицины автора Ноймайр Антон

ПСИХОПАТИЧЕСКИЕ ЧЕРТЫ В ГЕНИИ ГОЙИ Литература о Гойе чрезвычайно обширна по своему объему, но в ней освещены хорошо лишь вопросы, связанные исключительно с эстетикой его творчества и его вкладом в историю развития искусства. Жизнеописания художника более или менее

Из книги Бах автора Ветлугина Анна Михайловна

Глава первая. ГДЕ РАСТУТ ГЕНИИ История баховского рода тесно связана с Тюрингией. Эта область в центре Германии отличается удивительной культурной насыщенностью и разнообразием.«Где еще в Германии можно найти столько хорошего на столь крохотном пятачке?» - сказал

Из книги Софи Лорен автора Надеждин Николай Яковлевич

79. Гении шутят В фильме Олтмэна огромное количество персонажей, но актёров в разы меньше. Дело в том, что деятели моды, как и многие актёры, в этой картине не играют. У них нет ролей – они выступают в качестве… самих себя. В кинематографе это называется «камео» – появление

Из книги Генри Миллер. Портрет в полный рост. автора Брассай

“Автобиография - это чистой воды роман” Поначалу вольное обращение Миллера с фактами меня смущало, даже шокировало. И не одного меня. Хен Ван Гельре, голландский писатель, страстный поклонник творчества Миллера, который уже много лет издает “Интернэшнл Генри Миллер

В этот день – 19 июля 1825 года - в день отъезда Анны Петровны Керн из Тригорского Пушкин вручил ей стихотворение «К*», которое является образцом высокой поэзии, шедевром пушкинской лирики. Его знают все, кому дорога русская поэзия. Но в истории литературы найдется немного произведений, которые вызывали бы столько же вопросов у исследователей, поэтов, читателей. Какой была реальная женщина, вдохновившая поэта? Что их связывало? Почему именно она стала адресатом этого стихотворного послания?

История взаимоотношений Пушкина и Анны Керн весьма путана и противоречива. Невзирая на тот факт, что их связь породила на свет одно из самых знаменитых стихотворений поэта, едва ли этот роман можно назвать судьбоносным для обоих.

20-летний поэт впервые встретился с 19-летней Анной Керн, женою 52-летнего генерала Е. Керна, в 1819 г. в Петербурге, в доме президента Петербургской Академии художеств Алексея Оленина. Сидя за ужином невдалеке от нее, он старался обратить на себя ее внимание. Когда Керн садилась в экипаж, Пушкин вышел на крыльцо и долго провожал ее взглядом.

Их вторая встреча произошла только через долгих шесть лет. В июне 1825 года, находясь в михайловской ссылке, Пушкин часто бывал у родственников в селе Тригорское, где он и повстречал снова Анну Керн. В своих воспоминаниях она писала: «Мы сидели за обедом и смеялись… вдруг вошел Пушкин с большою толстою палкой в руках. Моя тетушка, подле которой я сидела, мне его представила. Он очень низко поклонился, но не сказал ни слова: робость видна была в его движениях. Я тоже не нашлась что-то ему сказать, и мы не скоро ознакомились и заговорили».

Около месяца гостила Керн в Тригорском, встречаясь с Пушкиным почти ежедневно. Неожиданная, после 6-летнего перерыва встреча с Керн произвела на него неизгладимое впечатление. В душе поэта «настало пробуждение» – пробуждение от всех тяжелых переживаний, перенесенных «в глуши, во мраке заточенья» – в многолетнем изгнании. Но влюбленный поэт явно не нашел верного тона, и, несмотря на ответную заинтересованность Анны Керн, решающего объяснения между ними не произошло.

Утром перед отъездом Анны Пушкин вручил ей презент – только что вышедшую тогда первую главу «Евгения Онегина». Между неразрезанными страницами лежал листок с написанным ночью стихотворением…

Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты.

В томленьях грусти безнадежной

В тревогах шумной суеты,

И снились милые черты.

Шли годы. Бурь порыв мятежный

Рассеял прежние мечты,

Твои небесные черты.

В глуши, во мраке заточенья

Тянулись тихо дни мои

Без божества, без вдохновенья,

Без слез, без жизни, без любви.

Душе настало пробужденье:

И вот опять явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты.

И сердце бьется в упоенье,

И для него воскресли вновь

И божество, и вдохновенье,

И жизнь, и слезы, и любовь.

Из мемуаров Анны Керн известно, как она выпросила у поэта листок с этими стихами. Когда женщина собиралась спрятать его в свою шкатулку, поэт вдруг судорожно выхватил его из ее рук и долго не хотел отдавать. Керн насилу выпросила. «Что у него мелькнуло тогда в голове, я не знаю», – написала она в мемуарах. По всему выходит, что мы должны быть благодарны Анне Петровне за то, что она сохранила для русской литературы этот шедевр.

Через 15 лет композитор Михаил Иванович Глинка написал романс на эти слова и посвятил его женщине, в которую был влюблён, — дочери Анны Керн Екатерине.

Для Пушкина Анна Керн действительно была «мимолетным виденьем». В глуши, в псковском имении своей тетки, красавица Керн пленяла не только Пушкина, но и соседей-помещиков. В одном из многочисленных писем поэт ей писал: «Ветреность всегда жестока... Прощайте, божественная, бешусь и падаю к вашим ножкам». Через два года Анна Керн уже не вызывала у Пушкина никаких чувств. «Гений чистой красоты» исчез, и появилась «вавилонская блудница» - так назвал её Пушкин в письме к другу.

Не будем анализировать, почему любовь Пушкина к Керн оказалась всего лишь «чудным мгновеньем», о чем он пророчески возвестил в стихах. Была ли повинна в этом сама Анна Петровна, виноват ли поэт или какие-то внешние обстоятельства – вопрос в специальных исследованиях пока остается открытым.