Полностью разделить эти два элемента практически невозможно, т.к. в психике они работают, как правило, вместе.

Однако люди отличаются тем, что некоторые используют преимущественно рациональное мышление, а другие - эмоциональное, чувственное.

Здесь мы разберем, как эти два типа мышления влияют на нашу жизнь.

1. Рациональное - сюда мы относим все элементы психики, которые оперируют логической информацией. Мысли, идеи, умозаключения, суждения. Подразумевается логическое или рациональное мышление.

Рациональное мышление основано на логике вещей. Рациональное - оно без времени, описывает объекты (физические и духовные), использует их для мышления, но не обладает этими «объектами-образами», т.к. они не насыщены энергетической составляющей, эмоциями.

Логическое мышление может решать любые задачи в будущем или прошлом. Оно всегда мыслит о другом времени, не о настоящем, потому что, с точки зрения логики, нет смысла думать о настоящем моменте. Эмоциям это не нужно, эмоция всегда сосредоточена в «здесь и сейчас». Рациональность, в свою очередь, как бы вытаскивает нас из настоящего момента. И если человек предпочитает «рацио» эмоциям, то он редко находится в настоящем, не может почувствовать реальность жизни. А эмоция - это способ возврата в одно реально существующее время - настоящее.

Логическая информация всегда скользит по поверхности реальности и не может проникнуть в суть вещей. Именно чувства отображают истину вещей и явлений. Потому что чувства - это более серьезный и глубинный инструмент понимания, осознания и ориентации в этой реальности. Чем более человек чувственно развит, тем лучше он понимает реальность. Но также имеют значение и определенные, не «мусорные», чувства высокого иерархического уровня (присутствия в настоящем, меры, баланса, полноты жизни, мистичности жизни, бесконечности и др.).

Если алгоритмы логики, когда мы испытываем печаль, будут её задерживать или усиливать, то печаль у нас останется, превратится в депрессию или усилится до тоски. Если те же самые алгоритмы будут её уменьшать, она уменьшится. Но, если совсем не впутывать рациональное мышление в эмоциональный процесс, то эмоция через свое выражение уйдёт полностью.

Чем больше рациональное мышление лишено чувств, тем больше у него свободы мышления. Оно может идти в любую сторону, как за нас, так и против нас. Формальной логике без разницы, в какую сторону работать. Она не учитывает нашу уникальность, индивидуальность. Ей важны только определенные законы логики, четкость мыслительного процесса. Только когда мы подключаем чувства к мышлению, тогда появляется система мышления относительно нашей модели мира, нашей индивидуальности, субъективности. Интуитивные чувства помогают нам правильно обработать информацию относительно нас, наших возможностей, возможностей среды. А логика - это как программа, которая, в зависимости от ее предназначения, будет либо помогать, либо разрушать, либо останется нейтральной. Например, алгоритмы невротического восприятия будут ухудшать качество жизни. А алгоритмы восприятия, касающиеся гармонии, улучшать его.

Рациональное мышление обладает намного большей пластичностью, чем эмоции и чувства. Это свойство основано на независимости логики от нашей модели мира, субъективного восприятия, и ограничено лишь возможностями нашего мышления, памяти, знаний о природе. Один и тот же факт можно интерпретировать как в хорошую, так и в плохую сторону, как в свою защиту, так и в своё обвинение. Логика более свободна в своем перемещении, чем чувства. В этом есть определенные плюсы: возможность посмотреть объективно, со стороны, не ограничиваясь рамками своего восприятия и творческого мышления. Однако есть и минусы: легко можно уйти в сторону от главного направления мышления, запутаться, застрять на чем-то, навредить себе из-за отсутствия системы относительности нашего Я.

Рациональное мышление похоже на наёмника, ему без разницы, на кого работать. Кто ему даст больше чувств, на того оно и работает. Например, если мы заряжены тревогой, то рациональное будет усердно искать все новые образы тревоги, которые даже реально не существуют, погружая нас в тревожный мир. Если же мы будем вытеснять тревогу гневом, то логика будет работать на гнев и докажет нам, что нужно разрушать все образы тревоги, и что они на самом деле вовсе не страшны и т.п.

«Рацио» всегда работает на определённую цель, а не на качество. Что закажешь, то оно тебе и выдаст. Оно идёт узкой тропинкой, в отличие от чувств. «Рацио» не может захватить большой объем информации одновременно. Когда достигаешь результатов мышления, появляется убежденность в своей правоте из-за наличия логических доказательств сделанного умозаключения. Это как бы ловушка логики, которая не учитывает нашу внутреннюю субъективную реальность, чувственную часть нашей личности.

Одно из свойств рациональности - это страх потери, неизвестности, неопределенности, незавершенности, неподконтрольности. Эти типы страхов чаще встречаются у рациональных людей, нежели у интуитивных, т.к. в мире «рацио» все должно быть четким, понятным, логичным, контролируемым.

Практика: Если отпустить свой разум, то можно увидеть глубину того, что происходит сейчас и то, что произойдёт потом.

Бороться с рациональной составляющей - значит стараться обращать внимания на факторы чувственной сферы и эмоции, тормозить абстрактное мышление в виду его неполноценности.

2. Эмоции и чувства - это те элементы, которыми оперирует эмоциональное мышление и/или интуиция.

Мы себя определяем как людей разумных, но на самом деле это не совсем так. Эмоции и чувства, невидимо для нашего сознания, сильно вмешиваются в процессы восприятия и поведения. Они искажают восприятие в зависимости от той эмоции, которую мы испытываем в данный момент.

Эмоции и чувства основаны на неформальной и субъективной логике. Они принадлежат настоящему в большей степени, чем будущему или прошлому. Чувства позволяют нам стать полноценным обладателем объекта, образа, по поводу которого они возникают.

Иными словами, если объект не насыщен внутри моей психики чувствами, то он не имеет никакого значения для меня. Чем больше образ или объект в психике насыщен эмоциями и чувствами, тем большее значение он имеет для меня. К примеру, если правильные ценности и алгоритмы поведения у человека не подкреплены соответствующими эмоциями и чувствами, то они никогда не реализуются. Человек может о них говорить, учить других, но в своей жизни он не сможет их исполнить. Только эмоции и чувства выполняют сложную мотивационную роль в психике.

Некоторые эмоции, например тревоги, относят нас в будущее, заставляют мыслить о будущем; эмоции обиды, печали, стыда, вины, презрения заставляют нас думать о прошлом. Но их смысл заключается в том, чтобы сформировать наше отношение и поведение в настоящем к будущему или к прошлому.

Взаимодействие логики и чувств.

Все основные конфликты людей заключаются в неправильной работе чувств и логики. Отдельно взятая логика, даже если она противоречива, не будет создавать в психике значимого конфликта, если он лишен эмоционально-чувственного наполнения.

Страдания, как и радость, - это дело чувств и эмоций. Ни от каких мыслей мы не можем испытывать переживания, пока к ним не подключатся эмоции. Поэтому мысли сами по себе являются как бы неживым материалом в психике, лишенным жизненной энергии, без эмоций и чувств.

Совместную работу логики и эмоций можно явно увидеть на примере одного из механизмов психологических защит - рационализации. Человек сам не понимает, как автоматически видоизменяет факты в нужную ему сторону, оправдывает себя, используя при этом формальную логику, но с учетом своих собственных субъективных интересов на данный момент. Например, оправдаться перед другими из-за чувств вины, уйти от ответственности, проявить эгоизм. Рационализация лежит в основе двойных стандартов, когда мы считаем, что можем нарушать некий свод правил, а другие не могут.

Не существует уникального рецепта, каким нужно быть человеком - чувственным или рациональным. Оба эти вида восприятия реальности необходимы человеку в полноценной жизни и более объективном ее восприятии. Каждая ситуация требует своего собственного подхода. Поэтому пропорции чувства-логика могут меняться в зависимости от конкретной ситуации. Нельзя полагаться только на интуицию, так как она может ошибаться, тем более, если вы специально не занимались развитием чувственного мышления.

Лучшее решение - это то, которое учитывает и рациональное и эмоциональное вместе, но помимо этого ещё и учитывает реальное положение дел.

Диалектика духовного содержания гуманистической культуры и творимого ею человека должна быть связана в первую очередь с гармонизацией таких его сущностных сил, как способность мыслить и способность чувствовать («рациональное» и «эмоциональное»).

Проблема заключается в том, что конец 50-х – начало 60-х годов ознаменовались весьма заметной сциентизацией нашей культуры, вылившейся в почти полное торжество убогих форм рационализма во всех ее сферах. Наиболее ярко это выразилось, пожалуй, в архитектуре и бытовом дизайне. Господство прямых линий, лаконизм, доходивший до крайнего ригоризма, были рассчитаны на человека, лишенного всяких эмоций.

В числе причин, породивших эту культурную ситуацию, нужно назвать, во-первых, научно-техническую революцию, превращающую рационализацию всех сторон жизни в объективную закономерность. Кроме того, надо отметить и имевшее место некритическое заимствование некоторых негативных черт формальной рациональности при полном пренебрежении к ее позитивным сторонам.

Протест против незаконной экспансии формального рационализма весьма ярко выражен в эпиграфе к сборнику стихов А. Вознесенского «Соблазн». Вместо знаменитого декартовского афоризма «Я мыслю, следовательно, существую», которым вдохновлялось развитие европейской культуры нового времени, А.Вознесенский провозглашает: «Я чувствую, следовательно, существую» 1 . Вероятно, гуманистическое решение этой проблемы возможно по формуле: «Я мыслю и чувствую, следовательно, существую».

Воплощение этого принципа в жизнь требует в первую очередь дальнейшего развития нового типа рациональности, о чем речь шла ранее. Новая рациональность невозможна вне и без новой эмоциональности, которую, используя известное выражение, можно определить как «умное сердце». Речь идет, таким образом, не об эмоциональности вообще - в таком случае идеалом оказался бы средневековый фанатик, - а об эмоциональности, тесно связанной с новой рациональностью через систему гуманистических ценностей.

Развитая эмоциональная сфера оказывается не менее важной, чем интеллектуальная, при предвосхищении будущего, что имеет большое значение для жизни личности во все усложняющемся мире. От нее в большой мере зависит творческий потенциал личности вообще, поскольку она помогает человеческому духу освободиться от цепей простой однозначности, она, как ничто другое, определяет степень яркости человеческой индивидуальности. Отсюда следует, что культивирование человеческой эмоциональности и рациональности оказывает прямое воздействие на развитие других сущностных сил человека.

Таким образом, мы еще раз отмечаем закономерность антропологической структуры культуры: каждая из пар противоположностей, составляющих ее, не рядоположена всем остальным парам, а содержит их в себе, как в куколке, мнимая же рядоположенность может быть лишь следствием абстрагирования.

1. 1.6. Биологическое – социальное

Еще больше убеждает в наличии этой закономерности рассмотрение проблемы соотношения биологического и социального в антропологической структуре культуры.

Для начала надо оговориться, что следует различать общефилософский и философско-антропологический смысл понятий «биологическое» и «социальное». В первом случае они означают определенные уровни организации материи, во втором содержание их гораздо уже, поскольку они относятся только к человеку.

Так, биологическое в человеке - это его физический субстрат (тело) и элементарный слой психики. По своему происхождению и то, и другое может быть структурировано на филогенетическое и онтогенетическое. Социальное в человеке - это ансамбль его личностных свойств, в связи с чем проблему соотношения биологического и социального в человеке можно формулировать как проблему соотношения организма и личности.

Механизмом, который соединяет в человеке эти два начала воедино в той или иной мере, тем или иным способом, является культура, и потому проблема соотношения биологического и социального является не только общефилософской и не только философско-антропологической, но и философско-культурологической.

Функции культуры в осуществлении взаимодействия биологического и социального в человеке многообразны. Важнейшая из них конструктивная , т. е. использование биологического субстрата в качестве арсенала исходных элементов. Огромное значение при выполнении этой функции имеет содержание культурных ценностей и норм, являющихся предметом освоения формирующейся личности.

Не меньшую роль играют также условия и методики воспитания. Как подчеркивают специалисты, на кривую распределения по величине задатков накладывается кривая распределения по условиям воспитания и обучения.

Культура выполняет также по отношению к биологическому в человеке селективную функцию: она «сортирует» содержание биологического в человеке - одни из свойств этого порядка объявляет желательными - оценивает их в категориях добра, красоты, другие, наоборот, нежелательными и соответственно оценивает в категориях зла, безобразного и т. д.

Гуманистическая культура должна использовать предельно широкий критерий селекции биологических свойств человека, этот критерий - гармонически развитый человек.

В связи с этим в гуманистической культуре может быть до предела сокращено значение репрессивной функции культуры, тесно связанной с селективной и играющей особенно большую роль в культуре религиозного типа. Она может заключаться, как представляется, в усилении действия всех остальных функций культуры, что и должно приводить к подавлению или изменению характера действия нежелательных, с точки зрения общества, биологических свойств.

Большую роль должна играть в связи с этим функция социально приемлемой канализации биологических свойств человека, имеющих двоякую направленность. Так, агрессивность можно рассматривать и как добро, и как зло, но продуктивнее подойти к ней как к биологической данности. Например, зоологии известно, что в животном мире самцы, как правило, отличаются от самок большей агрессивностью. Психология пола отмечает, что это различие, унаследованное от животных, и, разумеется, социально модифицированное, заметным образом сказывается в разнице между женским и мужским характером, а возрастная психология отмечает соответствующие различия в психологии девочек и мальчиков. Возрастная педагогика должна делать из этого соответствующие выводы. При этом выясняется, что если она идет по пути репрессии, наказания за мальчишеские драки, задиристое поведение и т. п., характер будущего мужчины деформируется. Значит, остается другой путь: канализация агрессивности через спорт, различные игры, соревнования и т. п.

Одна из важнейших функций культуры - развивающая. В более узком смысле она проявляется в развитии природной одаренности человека. Вполне понятно, что выполнение культурой этой функции опосредовано социально-психологическим фактором: далеко не всякое правительство заинтересовано в нации исключительно одаренных граждан.

Развивающую функцию культуры можно понимать и более широко - как обогащение исходных биологических данных. В обществе, ориентированном на человека, эта функция культуры приобретает особое значение: общество будет более динамичным и жизнеспособным, если предоставить каждому индивиду возможность максимально развить и реализовать свои способности.

В полной мере все сказанное относится и к такой функции культуры по отношению к биологическому в человеке, как управление его биологическим развитием, - его темпом, ритмом, продолжительностью отдельных периодов (детства, юности, зрелости, старости), характером их протекания и продолжительностью жизни в целом. Особенно ярко проявляется эта функция культуры в решении проблемы старости. Здесь имеют значение не только достижения геронтологии и геритарии, но, может быть, и в первую очередь, - нравственные факторы, т. е. моральные нормы и формы отношения к старикам, принятые в обществе. Гуманистическая мораль способствует значительному смягчению тягот, связанных со старостью, и тем самым отодвигает ее возрастные границы за счет периода зрелости. Однако большое значение в решении проблемы старости имеет и нравственное сознание самого индивида. Так, активная деятельность, вдохновляемая гуманистическими идеалами, оптимистическое мироощущение способствуют физическому долголетию, и, наоборот, равнодушие к людям или озлобленность, зависть, неумение вырваться из замкнутого круга одиночества деструктивно действуют на физиологические процессы, сокращают биологическое время человека.

Следует, видимо, выделить и стимулирующую функцию культуры, выражающуюся в воспитании у личности способности к самонапряжению. Такой поворот в решении проблемы соотношения биологического и социального в человеке позволяет высветить и новые стороны в вопросе о диалектике его субъект-объектных свойств. В данном случае в роли объекта выступает его биологическая природа, в роли субъекта - социальная сущность.

Большое значение по отношению к биологической компоненте человеческого существа имеет также функция культуры, которую условно можно назвать дефектологической, т. е. исправление биологической патологии. И здесь речь должна идти опять-таки не только о достижениях соответствующих наук и практики здравоохранения, но и о нравственном контексте культуры, определяющем направления исследований и характер их использования.

Тесно связана с предыдущей компенсаторная функция культуры, смысл которой в том, чтобы средствами культуры восполнить те или иные проявления биологической патологии человека. В этом случае кроме тех моментов культуры, о которых речь шла в связи с дефектологической функцией, приобретают значение вопросы о распределении видов культурной деятельности. Так, например, велика компенсаторная роль самодеятельного искусства соответствующих жанров для лиц, пораженных слепотой, глухотой, не владеющих речью, лишенных движения и т. п.

Видимо, есть основания считать, что важнейшей функцией культуры и социального начала в целом по отношению к биологической компоненте человека является облагораживание исходных, биологических по своей природе моментов в человеческой деятельности (евгеническая функция). Нельзя не поставить в заслугу приверженцам социобиологии - одного из направлений западной науки то, что их работы заставляют задуматься о наличии биологических корней всех без исключения сторон деятельности человека. Дело заключается в том, чтобы, не останавливаясь на этой констатации, искать и находить эти корни в каждом отдельном случае и, что самое главное, искать и находить пути, формы, способы выращивания на этой основе жизнеспособного дерева истинно человеческих, а отнюдь не животных взаимоотношений. Так, социобиологи весьма впечатляюще показывают биологическую подоплеку альтруизма. В связи с этим возникает мысль об ответственности культуры, призванной облагородить, по-человечески оформить этот источник таких отношений между людьми, как взаимопомощь, взаимовыручка, самоотверженность. Биологичны в своей основе также и состязательность, конкуренция, чувство хозяина, чувство общности и т. д., и нужно научиться строить гармоничное здание человеческой жизни не в стороне от этого фундамента, а на нем.

Итак, гармонизация биологического и социального в человеке через механизмы культуры связана одновременно с гармонизацией других элементов антропологической структуры культуры - объектного и субъектного, эмоционального и рационального, духовного и телесного, личного и общественного, индивидуального и универсального.

Подробное рассмотрение антропологической структуры гуманистической культуры позволяет уточнить методологический статус этого понятия. Фактически на всех этапах анализа речь шла не о субстратных единицах, а о функциях культуры по развитию сущностных сил человека. Эти функции образуют определенную систему, содержанием которой является образ человека, наиболее адекватный особенностям того или иного общества.

По отношению к актуальной культуре понятие «антропологическая структура» обладает, как представляется, конструктивными возможностями: идя от концепции человека, мы можем сделать выводы о должном состоянии антропологической структуры и затем о должном состоянии всех иных структур культуры, производных от антропологической. Далее на этом пути открывается возможность соотнесения полученных результатов с реальным состоянием дел и на этой основе выработки практических рекомендаций.

Во всем мире американцы имеют прочную репутацию прагматиков. “Стук топора - вот естественная философия Америки, - пишет Е. Розеншток-Хюсси. - Не одухотворенные писатели, а хитрые политики, не гении, а "люди, сделавшие себя сами" - вот что необходимо” (Rosenstock-Huessy; цит. по: Пигалев. 1997:). Американцы имеют тенденцию испытывать чувство неловкости по отношению ко всему нематериальному. "Мы не доверяем тому, что нельзя сочитать," - пишет К. Сторти (Storti 1990: 65). Отсюда и проистекает логический, рациональный подход к эмоциональным проблемам и ситуациям.

Американские исследователи достаточно часто указывают на антиинтеллектуализм как типичную черту американцев. С давних пор американцы относились к культуре с подозрением и снисходительностью. Они всегда требовали, чтобы культура служила какой-либо полезной цели. "Они хотели стихов, которые можно декламировать, музыки, которую можно петь, образования, которое готовило бы к жизни. Нигде в мире так не множились и процветали колледжи. И нигде интеллектуалов так не презирали и не низводили до такого низкого положения" (Commager: 10).

В России же, напротив, слово прагматик носит некий отрицательный оттенок, поскольку прагматизм воспринимается как противоположность духовности. Русские по природе своей эмоциональны и тяготеют к крайностям. "Традиционная структура русского характера <...> развила индивидуумов, склонных к резким перепадам настроения от восторга до депрессии" (Mead; цит. по: Stephen, Abalakina-Paap 1996: 368). А. Лури рассуждает о культе искренности и спонтанности, характерном для русской культуры. Он полагает, что у русских эмоциональная палитра богаче, чем у американцев, и обладает способностью передавать более тонкие оттенки эмоций (Lourie, Mikhalev 1989: 38).

Аналитический склад ума американцев кажется русским холодным и лишенным личностного начала. Американцам свойственна взвешенная умеренность, проистекающая от рационального склада ума. Эмоции не движут действиями американцев в такой же степени, как русских. "Они полагают, что одни только слова являются проводником значения (смысла) и игнорируют более тонкую роль языка в коммуникации", - пишет К. Сторти . Русская склонность к самопожертвованию, любовь к страданию (по Достоевскому) привлекают и манят американцев как нечто экзотическое и труднодоступное для понимания. Сами американцы имеют склонность строить свои действия на фактах и соображениях целесообразности, в то время как для русских стимулом являются чувства и личные взаимоотношения. Часто русские и американцы говорят на разных языках: голос разума и голос эмоций не всегда сливаются воедино. Русские считают американцев чрезмерно деловитыми и недостаточно душевными. Американцы, со своей стороны, воспринимают поведение русских как нелогичное и иррациональное.

Русская эмоциональность проявляется в языке на всех его уровнях (нюансировке лексических значений, обилии эмоциональной лексики; синтаксических возможностях языка, включая свободный порядок слов, который позволяет выражать тончайшие нюансы чувств и т. д.), высокой степени эксплицитности выражаемых эмоций, а также в выборе лингвистических и паралингвистических средств в процессе коммуникации. С. Г. Тер-Минасова отмечает русскую эмоциональность, реализуемую через возможность выбора между местоимениями ты и вы , наличие большого количества уменьшительно-ласкательных суффиксов, олицетворение окружающего мира через категорию рода. Она также указывает на более частое употребление восклицательного знака, чем в английском языке (Тер-Минасова, 2000: 151 – 159).

Американский прагматизм проявляется в размере и характере речевых сообщений, которые тяготеют к краткости и конкретности (как в устных, так и письменных сообщениях, чему, в частности, способствуют такие новые формы общения, как электронная почта, где минимализм доведен до крайности), деловитости даже в личных ситуациях (например, при назначении встреч или планировании мероприятий), некоторой сухости стиля в деловом дискурсе, а также в энергичных и напористых коммуникативных стратегиях.

Как отмечает Й Ричмонд, при переговорах американские бизнесмены предпочитают поэтапное обсуждение одного пункта за другим и систематический прогресс в сторону окончательного соглашения, Русские склоняются к более общему концептуальном подходу без конкретики. С другой стороны, эмоциональность русских демонстрирует их заинтересованность в проведении переговоров и установлении личных контактов, которые считаются важным компонентом любого коммуникативного взаимодействия (Richmond 1997: 152].

Дух сотрудничества и соревновательность

Проявлением психологической идентичности также является способ взаимодействия ЯЛ с другими людьми. Культуры различаются по удельному весу в них сотрудничества (совместной деятельности для достижения цели) и соревнования (состязания в процессе достижения одной и той же цели) как двух форм человеческого взаимодействия.

Американский индивидуализм традиционно связывают с настроем на соревновательность. В американской культуре принято двигаться вперед и вверх по служебной лестнице в большей степени через конкуренцию, нежели через сотрудничество с другими. По мнению С. Армитадж "жизнь, свобода и стремление к счастью" (фраза из Конституции США) определяется скорее как личный интерес, а не стремление к общему благу (Armitage). Принцип, по которому воспитываются американцы – т. н. "этика успеха" (success ethic): работай, продвигайся вперед, преуспевай (work hard, get ahead, be successful ) – чужда русским, которые считают, что аморально добиваться успеха за счет других (Richmond 1997: 33). Американский кумир – человек, который сделал сам себя. Помимо уже приведенной выше лексемы self-made man , эквивалента в русском языке не имеет слово achiever . В американской же культуре оба эти понятия являются ключевыми.

Было бы несправедливо утверждать, что русской культуре вовсе не свойственно стремление к соревновательности – ярким подтверждением обратного является длительная конкуренция между двумя сверхдержавами - Россией и Америкой. Однако мы полагаем, что удельный вес соревновательности в американской коммуникативной системе больше, нежели в русской, где преобладающей формой коммуникативного взаимодействия является кооперативность. В США существует целый ряд причин, стимулирующих соревновательный настрой в коммуникации: 1) конкуренция как результат длительного развития рыночных отношений в экономике; 2) многокультурие; 3) широкий размах движения женщин, этнических и сексуальных меньшинств за свои права; 4) стирание граней в социальных отношениях между возрастными группами, 5) особенности национального характера и исторического развития дискурса.

Если в связи с вышесказанным проанализировать слова team (команда ) и коллектив , то мы будем наблюдать большую разницу между этими концептами. Коллектив – нечто постоянное и однородное, объединенное для долгосрочного сотрудничества единством духа и устремлений. Team – группа индивидов, объединившихся для достижения конкретной цели. Глубоко укоренившееся в сознании русских положение групповой этики, запечатленное в советской формуле: "не отрывайся от коллектива" , чуждо американцам. Командная работа как форма сотрудничества в Америке зиждется на чисто прагматическом подходе.

Поскольку межкультурная коммуникация по определению является формой человеческого взаимодействия, настрой на сотрудничество или соревновательность может играть ключевую роль в том, каким образом сложатся взаимоотношения между коммуникантами – представителями разных лингвокультур. Наглядным примером межкультурного расхождения между русскими и американцами по этому параметру является характер взаимоотношений между студентами в академической среде. Приведем мнение американской исследовательницы: "<…> российские студенты очень эффективно работают в группе. Они стараются готовиться к занятиям, основываясь на своих личных умениях и интересах, и таким образом внести свой вклад в успех всей группы". В ситуациях, когда русские подсказывают друг другу или делятся друг другом шпаргалками, американские студенты предпочитают молчать. "Отвечать за другого считается невежливым, вероятно, потому что предполагается, что каждый человек должен уметь самостоятельно справляться с трудностями". Согласно американской системе ценностей, честность в учебе заключается, в том, чтобы каждый выполнял свою работу самостоятельно. "Американские студенты придают большое значение справедливости, а точнее принципу равенства. Каждый должен быть уверен, что он делает не меньше и не больше других" (Балдвин, 2000).

Русские, со своей стороны, не одобряют поведения американских студентов, которые садятся в отдалении от других и закрывают тетрадку рукой. Хотя русские отличники без особого восторга дают лентяям списывать то, что досталось им как результат немалых усилий, они, как правило, не могут отказать – это будет "не по-товарищески", и окружающие их осудят. Поэтому когда русские школьники или студенты попадают в поле зрения американского преподавателя, возникает конфликт между системами ценностей и установками на кооперативность или соревновательность.

Участники и свидетели деловых переговоров между русскими и американцами отмечают, что характер взаимодействия между ними во многом определяется разным отношением к концепту успех , которое формируется на основе описанные выше установок.Американцы воспринимают успех как достижение конкретных краткосрочных целей (успешная сделка, проект, получение прибыли от инвестиции), в то время как русское понимание успеха предполагает выгодное долгосрочное сотрудничество - процесс, а не событие. С точки зрения русских, успешные сделки - это естественные составляющие или даже побочные продукты такого рода взаимоотношений. Американцы доверяют системе, а русские - людям, поэтому для русских личное доверие является необходимым условием успеха. В результате американцы стремятся к успеху более целенаправленно, а коммуникативное поведение русских представляется им неделовым и непрофессиональным. Русские же нередко воспринимают поведение американцев как бесцеремонное и недальновидное (Jones).

Формами проявления конкурентности в коммуникации также считаются остроумные ответы на реплики собеседников, которые более походят на пикирование, нежели обмен мнениями; стремление противопоставить высказыванию собеседника собственное высказывание, сопоставимое с ним по объему и количеству информации; попытка оставить за собой последнее слово, и т. д.

Оптимизм и пессимизм

Традиционными параметрами противопоставления американцев и русских также являются оптимизм/пессимизм . Американцы считаются "неисправимыми оптимистами", они верят в способность личности "ковать свою судьбу", изо всех сил стараются быть счастливыми и рассматривают счастье как императив. К. Сторти в этой связи цитирует поэта, который сказал: "Мы хозяева своей судьбы и капитаны своих душ" (Storti 1994: 80). Он же делает интересное наблюдение: в американском обществе считается нормой быть счастливым, в то время как для русских, счастливое расположение духа - норма не в большей степени, чем печаль и депрессия, ибо то и другое составляет неотьемлемую часть жизни (указ. соч.: 35). В США быть несчастным неестественно, ненормально и неприлично - при любых обстоятельствах надо сохранять видимость успеха и благополучия и улыбаться. Для русских же грусть – нормальное состояние. Это доставляет нам удовольствие. Об этом поют песни и сочиняют стихи.

Н. А. Бердяев так объяснял склонность русских к депрессии и тоске: "Огромные пространства легко давались русскому народу, но не легко давалась ему организация этих пространств в величайшее в мире государство <…> Вся внешняя деятельность русского человека шла на службу государству. И это наложило безрадостную печать на жизнь русского человека. Русские почти не умеют радоваться. Нет у русских людей творческой игры сил. Русская душа подавлена необъятными русскими полями и необъятными русскими снегами <…>" (Бердяев 1990b: 65).

Американцы, в отличие от русских, не склонны жаловаться на судьбу и обсуждать свои и чужие проблемы в свободное от работы время. Общеизвестно, что на вопрос: "How are you?" американцы при любых обстоятельствах отвечают: "Fine" или "OK". Как справедливо утверждает Т. Рогожникова, "дистанциирование от чужих проблем и откровений - своего рода самооборона и защита собственного жизненного пространства <...> Ты просто обязан с улыбкой отвечать, что у тебя все ОК. Неприлично, если у тебя есть проблемы: решай их сам, никого не обременяй, а иначе ты просто неудачник” (Рогожникова: 315).

От русских же на вопрос: "Как дела?" вероятнее всего услышать: "Нормально" или "Потихоньку". Здесь проявляется русское суеверие, привычка преуменьшать свои успехи ("чтоб не сглазить") и нелюбовь к самовосхвалению. Американский оптимизм кажется русским неискренним и подозрительным.

Уверенность в завтрашнем дне - еще одна важная черта психологического портрета американцев. В свези с этим они не боятся строить планы даже на отдаленное будущее. Русские же привыкли жить в состоянии неопределенности, что имеет причины в историческом развитии России, а также событиях последних лет. “Что же мы? <...> У нас свой конек”, который “бегает по непаханным зыбким полям, где нет планов, а есть быстрота реакций и гибкость психики” (Соколова, Профессионалы за сотрудничество 1997: 323). Русская фразеология отражает склонность к фатализму и неуверенность в завтрашнем дне: авось да небось; бабушка надвое сказала; Бог весть; как Бог на душу положит; что Бог пошлет; это еще вилами на воде писано .Американцы же предпочитают действовать по принципу: Where there’s a will there’s a way и God helps those who help themselves .

Западные бизнесмены, приезжающие для сотрудничества с русскими или преподавания бизнес-семинаров жалуются, что им труднее всего убедить русских планировать свою деятельность. Русские утверждают, что они привыкли жить и работать в трудных ситуациях и готовы быстро приспосабливаться к изменившимся условиям. В результате не складывается общение, проваливаются сделки. Трудно также сотрудничать в ситуациях, когда требуется долгосрочное планирование. Приглашения на важные мероприятия у русских отправляются в последний момент, а у американцев на эти даты уже полгода назад запланированы другие дела. Непросто складывается сотрудничество по грантам и проектам. Русские преподаватели не могут привыкнуть к тому, что расписание занятий в американских колледжах и университетах составляется за полгода до начала семестра.

Эти психологические особенности также проявляются в выборе коммуникативных стратегий. У американцев отсутствует русское суеверие, поэтому их высказывания о будущем отличаются уверенностью, в противовес русской осторожности и модальности. Хорошей иллюстрацией этого положения является следующая выдержка из переписки американца и его русской знакомой (поздравления накануне покупки автомобиля):

Американец: Congratulations on your imminent car purchase!

Русская: I think by now, after having known us so long, you are expected to know how superstitious we, Russians, are. Never, never congratulate us in advance. So please, take your congratulations back!

Американец : I take my congratulations back, but this superstition is another thing I cannot understand about you. For an expecting mother, understandable. But a car?

Это различие - одно из наиболее заметных и ярко проявляющихся в МК В терминах коммуникации оно заключается в том, что русские в меньшей степени, чем американцы, озабочены стремлением избежать неизвестности (американский термин uncertainty avoidance – одно из важных понятий теории МК в США).

Терпимость и терпение

Два ключевых концепта, имеющие непосредственное отношение к коммуникации - терпение и терпимость - часто смешиваются в русской лингвокультуре по причине того, что закреплены за однокоренными словами. В английском языке соответствующие концепты в большей степени разграничены на уровне означающего: patience и tolerance . Слово толерантность используется в русском языке скорее для передачи инокультурного явления, нежели понятия, органически присущего русской лингвокультуре.

Терпение традиционно воспринимается как одна из самых ярких черт русского национального характера и проявляется в способности безропотно переносить трудности, выпадающие на долю русского народа. Американцы, с другой стороны, считаются более терпимыми. Истоки этого явления - в особенностях исторического развития США и полифинии американской культурной жизни. Большое количество иммигрантов с их собственными культурными паттернами, традициями, привычками, религиозными верованиями и т. д. требовало определенного уровня терпимости, необходимого для того, чтобы люди, населяющие США, могли уживаться в мире и согласии.

Впрочем, не следует преувеличивать степень американской терпимости. В этом смысле прав Х. С. Коммаждер, который отмечает, что американская терпимость в вопросах религии и морали (особенно в ХХ веке) объясняется не столько открытостью к восприятию новых идей, сколько равнодушием. Это скорее конформизм, нежели терпимость (Commager: 413 – 414).

Проявления терпения и терпимости в МК носят относительный характер. Американцам непонятно, почему русские терпят бытовую неустроенность, нарушение своих прав как потребителей, невыполнение законов со стороны должностных лиц, вандализм, списывание, нарушение прав человека. Русские, в свою очередь, недоумевают, почему американцы, проявляющие высокую степень терпимости по отношению к сексуальным меньшинствам или некоторым проявлениям религиозной розни, не допускают альтернативной точки зрения в связи с такими вопросами, как права женщин, политика (например, Чечня), роль США в мире и т. д.

Разный уровень терпимости проявляется в том, что американцы в процессе переговоров намного более, чем русские, стремятся к компромиссу и сглаживанию противоречий, в то время как русские склонны к эмоциям и крайностям. С другой стороны, как более нетерпеливые, американцы ждут быстрых решений и действий, а русские имеют тенденцию выжидать, проверяя надежность своих партнеров и устанавливая с ними более близкие, доверительные отношения. Известно немало случаев того, когда американцы, не дождавшись быстрых результатов переговоров с русскими, отказывались от намечаемой сделки. При обсуждении больных проблем в школе и университете американская аудитория более взрывоопасна, чем русская.

Многие авторы также подчеркивают, что не следует смешивать тоталитаризм и авторитарность политической системы России в определенные периоды ее истории с нетерпимостью как свойством русского национального характера. "Русские уважают власть, но не боятся ее" – к такому выводу проиходит Й. Ричмонд (Richmond 1997: 35).

Этот вывод, однако, не стоит абсолютизировать. Вследствие того, что отношения между начальником и подчиненным в США более демократичны, там, как правило, наблюдается большая степень терпимости между коллегами. Приезжая преподавать в русские школы, американские учителя не могут принять авторитарного тона во взаимоотношениях директора школы с учителями и учителя с учениками, что порой становится причиной межкультурных конфликтов.

Степень открытости

Говоря об открытости, следует подчеркнуть, что американская и русская открытость - это явления разных порядков.

Американскую открытость, скорее всего, следует рассматривать как коммуникативную стратегию, и в этом смысле американцы отличаются большей прямотой, эксплицитностью выражения информации и безапеляционностью, нежели русские. Эта черта американцев выражается прилагательным outspoken , не имеющим русского эквивалента.

Для русских открытость в коммуникации означает готовность раскрыть свой личный мир собеседнику. "Русские самый общительный народ в мире, пишет Н. А. Бердяев. У русских не условностей, нет дистанции, есть потребность часто видеть людей, с которыми у них даже нет особенно близких отношений, выворачивать душу, ввергаться в чужую жизнь <...>, вести бесконечные ссоры об идейных вопросах. <...> Всякий истинно русский человек интересуется вопросом о смысле жизни и ищет общения с другими в искании смысла" (Бердяев 1990b: 471).

Интересное наблюдение делает А. Харт: "В некоторых отношениях русские свободнее и открытее [чем американцы]. Вначале нам с друзьями казалось, что русские ссорятся и ругаются; но вдруг, к нашему удивлению, они начинали улыбаться. Позднее мы поняли, что позы и тон, которые нам казались агрессивными, на самом деле были экспрессивными" (Hart 1998). Американцы более открыты в выражении собственных мнений, русские - эмоций.

Американская открытость в коммуникации часто воспринимается русскими как бестактность и безапеляционность. При проведении анкетирования для обратной связи после проведения семинаров и других курсов обучения американцы обращают основное внимание на недостатки и высказывают критические замечания. Такая реакция для русских преподавателей часто бывает шоком, так как русский подход - это прежде всего желание высказать благодарность преподавателю. Русские часто ограничиваются устной критикой, а в письменном виде фиксируют положительные реакции или, в крайнем случае, осторожные рекомендации.

3.1.2 Социальная идентичность языковой личности

A man has as many social selves as there are individuals who recognize him and carry an image of him in their mind.